Книга Слепой цирюльник, страница 90 – Джон Диксон Карр

В подобные моменты, дорогой читатель, и проходят проверку мужские души, когда слезы льются рекой по какой-то непостижимой причине, ускользающей от вашего понимания, а вам только и остается поглаживать ее по плечу, отчаянно гадая, что же не так. Морган попытался увещевать Пегги – ошибка. Он подчеркнул, что Уоррена заточили все же не в Бастилию на вечные времена, прибавив, что этому маньяку в камере вполне уютно, к тому же на ужин ему обещан каплун, приготовленный по особому рецепту. Она не понимала, как только Моргану пришло в голову, что несчастный мальчик сможет там есть. И сказала, что он жестокий, черствый гад, если вообще способен подумать такое, а затем разрыдалась еще пуще. После столь сокрушительной отповеди, единственное, что оставалось Моргану, – как можно быстрее тащить ее в бар и отпаивать чем покрепче.

И не успели они войти в бар, как ее слезы высохли, потому что обнаружилась новая причина для тревог.

Расположенный на корме, на палубе В, бар (оригинально именовавшийся курительной) представлял собой просторный зал, отделанный дубовыми панелями, который смахивал на собор, только пропитанный табачным дымом и алкогольными испарениями. Здесь в уютных нишах стояли столы и глубокие кожаные кресла, а с расписанного пасторальными сценами потолка свисали плоские электрические вентиляторы. За исключением одного-единственного посетителя, стоявшего у барной стойки спиной к ним, в зале не было ни души. Солнечный свет лился потоком в разноцветные витражные окна, мягко растекаясь по полу, и соборную тишину нарушало только мирное поскрипывание деревянных панелей да сонное бормотанье кильватерной струи.

Пегги увидела этого одинокого посетителя и окаменела. После чего начала подкрадываться к нему. Посетитель был невысокий, плотно сбитый мужчина с венчиком черных волос вокруг лысины и с руками и плечами тяжелоатлета. Он как раз подносил к губам свой стакан, когда его остановила как будто некая телепатическая сила. Однако не успел он обернуться, как Пегги набросилась на него.

– Ах! – театрально воскликнула она. Она выдержала паузу. Затем отступила на шаг, словно не веря собственным глазам. – Tiens, mon oncle! Qu’est-ce que je vois? Ah, mon Dieu, qu’est-ce que je vois, alors?^[34]

Она скрестила руки на груди.

Здоровяк виновато вздрогнул. Развернулся на месте и поглядел на нее поверх очков. У него было красноватое лицо, крупный рот и невероятных размеров, подернутые сединой усы, подкрученные на концах. Морган отметил, что стоило Пегги перейти на галльское наречие, как и жесты сделались соответствующими. Она превратилась в водоворот стрекочущих слогов. Она с жаром размахивала руками прямо перед носом у своего собеседника.

– Eh, bien, eh bien! Encore tu bois! Toujours tu bois! Ah, zut, alors! – резко продолжала она. – Tu m’a donné votre parole d’honneur, comme un soldat de la France! Et qu’est-ce que je trouve? Un soldat de la France, hein! Non! – Она грозно нависала над ним. – Je te vois en buvant le GIN!^[35]

Это, несомненно, был дядя Жюль, ускользнувший из каюты с похвальной целью пропустить наскоро рюмашку, пока не застукала племянница. Судорога исказила его лицо. Вздернув могучие плечи, он развел руками, словно невыразимо страдая.

– Mais, chérie! – протестующе взвыл он, словно туманная сирена. – Mais, ché-é-riii-e! C’est un très, très, très petit verre, tu sais! Regards-toi, cherié! Regards! C’est une pauvre, misérable boule, tu sais. Je suis enrhumé, chérie, – он гулко закашлялся, прижимая руку к груди, – et ce soir…^[36]