Книга Руки Орлака, страница 136 – Морис Ренар

В семь часов вечера Жан Марей, предварительно условившись по телефону, позвонил в дверь своего друга Фейяра, самого «светского» нотариуса в Париже. В тот вечер Марей – случай для него исключительный! – как и сам Фейяр, должен был присутствовать на первом представлении некой лирической драмы. Они договорились вместе поужинать в кабачке, поскольку Марею необходима была консультация поверенного.

Тот ждал его в полной готовности и при параде. Оба молодых человека нарядились в новые костюмы, так что чиновник выглядел ничуть не менее элегантно, чем денди: черный макферлейн, шелковый цилиндр, белый шейный платок и изящная трость черного дерева, – хотя на самом деле между Фейяром, простым служащим, и Мареем, аристократом, пролегала бездонная пропасть. Впрочем, вечером, во мраке плохо освещенной улицы, сказать, кто из них завсегдатай клубов, а кто – обычный нотариус, было совершенно невозможно.

– Ага, явился, красавчик! – воскликнул Фейяр.

Жан Марей, напустив на себя оскорбленный вид, вскинул руки в знак шутливого протеста, но юрист не унимался:

– Да будет тебе, будет, Прекрасный Принц, не кокетничай! Ты и сам знаешь, негодник, что выглядишь просто великолепно! Взгляни-ка на меня, юный Антиной! И давай-ка пройдись, Марей, чтобы я как следует тебя рассмотрел. Никто не умеет ходить так, как ты. И откуда, черт возьми, у тебя такая гибкость, пластика? Что, не желаешь доставить мне удовольствие? Тогда рассказывай, зачем пожаловал. По делу же, кто бы сомневался… Что на этот раз? Покупка ценных бумаг? Приобретение недвижимости? Давай-давай выкладывай. Хотя ладно, пойдем, объяснишь по дороге.

– Со мной случилось нечто восхитительное… – начал Марей.

– Женишься?

– Угадал.

– И на ком же?

– На мадемуазель Лаваль, дочери исследователя Африки. Чему ты улыбаешься?

Когда они уселись в экипаж, Фейяр пояснил:

– Я улыбаюсь по двум причинам, старина. Прежде всего потому, что я доволен – очень доволен – твоим выбором. Жильберта Лаваль – чудесная девушка, о ней говорят много хорошего. Правда, она, вероятно (ты же позволишь?), чересчур избалована, но, несмотря на это, по общему мнению, у нее благородный, твердый и прямой нрав.

– Не ожидал, что ты столь об этом осведомлен.

– Тебе, как всегда, повезло: я – нотариус этой семьи. Но улыбаюсь я еще и из-за тетки, мадам де Праз, и ее шельмеца-сына.

– А они тут при чем?

– Ну как же!.. Неужели ты не знаешь, что разбиваешь их самые сокровенные мечты?

– По правде говоря, – равнодушно произнес Марей, – я так мало знаю о семействе Лаваль, что… – Он вдруг умолк.

Нотариус смерил друга недоверчивым взглядом, в котором было нечто комичное. Жан Марей, опустив глаза, с рассеянным видом поигрывал перчатками.

– Да ты что, смеешься? – воскликнул Фейяр. – От тебя никогда не знаешь, чего ожидать.

– Уверяю тебя, дорогой друг, я в полном неведении, и если ты мог бы…

– Нет, постой, ты точно не шутишь?

Марей вперил в нотариуса взгляд больших голубых глаз, лучившихся добротой, умом и решительностью:

– Если ты можешь рассказать мне что-либо о семействах Лаваль и Праз, я буду тебе бесконечно признателен. Я люблю мадемуазель Лаваль и женюсь на ней, но до этой минуты меня совершенно не заботили планы мадам де Праз и ее сына. Я видел графиню лишь несколько раз, да и то мельком; что же касается Лионеля де Праза, то я иногда встречаю его в светском обществе, но он мне совершенно безразличен, если не сказать – неприятен. И должен добавить, что пришел к тебе отнюдь не с намерением расспросить о них или о мадемуазель Лаваль, но для того, чтобы ты посвятил меня в нюансы брачного контракта.