Книга Руки Орлака, страница 147 – Морис Ренар

– Но как она поднялась? Или на стене были шероховатости?

– Дело не в том, – пояснила мадам де Праз. – Стены замка покрывает столетний плющ со стеблями толщиной в древесный ствол. Массивные ветви обрамляют окна, и одна из них находилась примерно в двадцати сантиметрах от «сердечек». Похоже, змея обвилась вокруг ветки и просунула голову в отверстие.

– А как она спустилась в комнату?

– Метнулась по ставне вниз, оперлась о шпингалет окна, который я опустила перед сном, чтоб не скрипела рама, потом скользнула на стул, с него на ковер и подползла к свесившейся – можно ведь предположить такое? – с постели руке.

– Действительно, – согласился Марей. – Все это вполне логично. Но не было ли других отверстий, через которые змея могла проникнуть в спальню?

– Ни малейших! – заявила Жильберта.

– Может, через вентиляцию?

– Исключено.

– Тогда, может, там были отдушины?

– Была одна, но на ней установлена металлическая решетка с частыми прутьями.

– Как насчет камина?

– Он плотно закрыт металлическим экраном.

– Может, через крысиную нору?

– Таких в замке нет.

– Но есть же еще и двери…

– Маме нравилось жить на первом этаже, – пояснила Жильберта. – Высота, даже незначительная, вызывала у нее дискомфорт. Будучи отнюдь не пугливой, она все же хотела чувствовать себя в полной безопасности – отсюда и ставни с прочными шпингалетами. На обе же двери – одна из которых вела в галерею, другая в туалетную комнату – она велела установить железные засовы. Естественно, дверь в туалетную комнату, с тех пор как там ночевала тетушка, не запирали: кого нам бояться? Между моей и маминой спальней располагалась только эта туалетная комната. Дверь в галерею, через которую помещения первого этажа сообщаются со всем домом, находилась вблизи маминой кровати и всегда была на запоре. Рядом с мамой, на прикроватном столике, лежал железный прутик, которым она при необходимости открывала дверь, не вставая с постели. Я собственноручно задвинула засов перед сном и лишь утром отперла дверь, бросившись за отцом. Значит, в ту роковую ночь мама не вызывала горничную и не отодвигала щеколду, чтобы впустить Мари. Получается, что и змея не смогла бы проникнуть в спальню со стороны галереи: дверь до утра оставалась запертой. Щелей в ней нет, все герметично.

– Но, – возразил Жан Марей, – змея могла вползти в комнату еще до того, как дверь заперли, и свернуться где-нибудь под кроватью.

– Как вы понимаете, мы рассматривали и эту гипотезу, – ответила мадам де Праз, – но мы с Жильбертой покинули спальню в половине десятого, а привратник, совершавший вечерний обход, видел черно-белую гадюку на ее привычном месте за решеткой клетки в половине одиннадцатого.

– Отсюда следует, – заключила девушка, – что змея, должно быть, выскользнула из клетки между половиной одиннадцатого и часом ночи.

– Почему именно «часом ночи»? – осведомился Марей.

– Потому что как раз в это время матушка обычно просыпалась и звала горничную, но в ту ночь этого не произошло, – похоже, мама уже была мертва.

– Это всего лишь предположение. Но чтобы выползти из комнаты, змея едва ли, как мне представляется, могла подняться обратно к «сердечку».

– В этом вы совершенно правы. Мы все признали, что это если и не совершенно невозможно, то, как минимум, маловероятно. Я сразу же сказала тетушке и отцу, что, на мой взгляд, гадюка только проникла в комнату через отверстие в ставне, а уползла через одну из дверей за те ужасные два часа, которые прошли с момента нашего пробуждения до той минуты, как мы бросились искать змею. Когда мы с тетушкой утром вбежали в комнату и увидели маму мертвой, змея, вероятно, пряталась где-то поблизости: в углу, под кроватью, за шкафом или еще где-нибудь. Как подумаю об этом, меня до сих пор бьет дрожь!