Книга Руки Орлака, страница 241 – Морис Ренар

Разумеется, мы согласились.

Оба окна столовой господина Вантюреля выходили в сад. Когда мы вошли, эти окна оказались слева от нас. Перед нами была большая стена, покрытая чудесными деревянными панелями XVIII века и снабженная двумя встроенными двустворчатыми шкафами, расположенными по обе стороны от камина времен Людовика XVI со старинным зеркалом и трюмо. Справа – снова панели, затем – небольшая дверь. Роскошный стол, освещаемый восхитительной люстрой из чеканной меди, был накрыт на троих. Господин Вантюрель был вдовцом и жил один.

Столовую я описал лишь потому, что именно этот зал некогда был кабинетом покойного господина Феликса Вантюреля, встретившего в нем свой конец. Его племянник и преемник сообщил нам это, пока мы разворачивали салфетки.

– Моя дорогая жена и я, – сказал он, – полностью изменили обычаи этого старого дома. Прежде, во времена моего дяди, эта дверь соединялась с вестибюлем, который стал кухней, а большая двустворчатая открывалась в библиотеку, которая теперь расположена в другом крыле здания.

– И разумеется, – промолвил Жером, – здесь не осталось ничего из обстановки тысяча восемьсот девяносто восьмого года?

– Из мебели – нет. Но обе эти двери, оба окна и тридцать лет тому назад были такими, какими вы видите их сейчас (их лишь выкрасили в другой цвет, вот и все), и это самое важное для того, кто хочет раскрыть убийство моего дяди, поскольку главный вопрос: как убийца вошел и вышел?

Моя тетушка спала в комнате, которая соседствует с той, что находится прямо над этим залом. Она читала в постели, когда около полуночи услышала два выстрела подряд, донесшихся из кабинета дяди. Она поспешно спустилась. Но дядя имел привычку запирать дверь, когда работал ночью. Обе двери не поддались, пришлось их выбить. В каждой с той стороны торчал ключ, – стало быть, они были заперты изнутри, как и предполагалось. Что касается окон, то они тоже были закрыты – плотно закрыты, а ставни задвинуты на засов. Камин? Тогда он был заделан листовым железом поперек трубы изразцовой печи, да и потом, он был столь узким, что через него не пролез бы даже ребенок. Шкафы? Завалены папками. Стены? Толстые, непроницаемые, сверху донизу закрытые в те годы полками, сплошь заставленными картонными коробками и архивными документами. Словом, эта комната представляла собой настоящий запечатанный сосуд. И тем не менее мой сидевший за столом дядя от кого-то получил в лоб пулю, которую обнаружили при вскрытии.

– Одну-единственную, – сказал Жером, призвав на помощь свои воспоминания. – Однако же ваша тетя слышала два выстрела.

– Да, но затем, собравшись с мыслями, она признала, что второй, возможно менее громкий, чем первый, мог быть своего рода эхом этого первого или же звуком хлопнувшей двери. Но проведенный эксперимент свел на нет предположение об эхе, и было неясно, как одна из дверей могла хлопнуть, если обе были заперты на ключ.

– Стреляли практически в упор, не так ли? – спросил Жером. – Что до самого орудия убийства, то преступник унес его с собой во время своего… дьявольского исчезновения?

– Так точно. В отсутствие конкретных улик следствие, вынужденное работать в области логики и психологии, задалось вопросом, кому была выгодна смерть моего дяди. Рассматривалась даже версия самоубийства. Но он был человек сдержанный, простой и справедливый и не имел врагов; ничто не было украдено; самым ценным, что осталось после смерти моего дяди, были его труды; никто впоследствии не заявлял своих прав на наследство. Выходило так, что раз уж убийца не мог ни войти, ни выйти, то никакого убийцы и не было, но так как орудие, причинившее мгновенную смерть, исчезло, то и о суициде говорить было нелепо.