Онлайн книга «Руки Орлака»
|
– Одним из правил грамматики. – Каким именно? Все из вас нужно вытягивать!.. – Два отрицания дают утверждение. – Мне это, конечно, о многом говорит!.. – В любом случае это был превосходный сеанс! Могу вас в этом заверить. То был чудаковатый добряк с хитрым взглядом, старый мистификатор, обожавший намеки и недомолвки, смысл которых оставался неуловимым! Он продолжил, подтрунивая над Розиной, чтобы уж точно показать, что ее горестям пришел конец: – Завтра, любопытная вы моя сорока! Ха-ха! Придется вам испить эту чашу до дна! – Стало быть, вы совершенно уверены, что Стефен будет спасен! – озвучила она свои мысли, все еще сомневаясь, но уже обнадеженная. – Еще бы, черт подери! Через двадцать четыре часа он избавится от угнетающих его чар и вы будете счастливы! Полный нежности взгляд Розины стал для него вознаграждением за труды. Чувствуя, что он вот-вот растрогается, славный шевалье на корню пресек ее благодарности. – Вижу, вы ждете гостей, – сказал он. – Сегодня в «Пурпурном концерте» закрытие сезона. Я предложила Стефену привести пару-тройку товарищей. Такое отвлечение действует на него благотворно. – То есть тут будет звучать музыка! O fortunatos nimium…[70] – Оставайтесь! – Хе! Могу ли я? Будет лучше, если ваш муж не узнает, что я заходил к вам в его отсутствие. Будем уж держать наш заговор в тайне до конца! – Это поэтому вы говорите шепотом? – До завтра – ни с кем не делитесь тем, что я вам сказал, – попросил он, Стоя перед Розиной с гордым видом, он старался оставаться серьезным, но лицо его светилось победоносным весельем, глаза сверкали, словно две звезды, под очень светлыми усами-стрелками подергивались от с трудом сдерживаемого смеха уголки губ. Шевалье продлил свой визит. Сказать, что они беседовали, было бы неверно. Розина ликовала. Уже поняв, что ей не удастся вытащить из художника даже туманного объяснения, касающегося зловещей загадки или же ее решения, она ограничивалась тем, что вспоминала свои невзгоды и открыто выражала радость. Для шевалье это было наилучшее вознаграждение, и Крошан задержался, чтобы полюбоваться этим ее блаженством (творцом которого он сам и являлся), зная, что подобные праздники случаются редко и воспоминание о них дарит наслаждение, словно приятный аромат. Время от времени – ибо он еще не ужинал – он брал со стоявших на столе вазочек печенье и предавался своей невинной мании, то есть издавал ртом и носом все виды музыкальных звуков, порой он принимался вполне искусно насвистывать мелодии, подражая флейте, которые его горло, превращаясь в гобой, сопровождало музыкальными фразами, повторяющими основную тему. Его пальцы, барабаня по всему, что им попадалось, задавали ритм этому необычному дуэту. Затем все резко прекращалось, Филомелу[71]сменял Трибуле[72], и гобой, снова став горлом, выдавал какой-нибудь восхитительно жалостный каламбур, тотчас же увенчанный звуком трубы или же полькой для корнет-а-пистона. Они даже не услышали, как пробило полночь, и шум голосов на лестнице возвестил им о возвращении Стефена. – О небо, это ваш муж! У меня аж волосы встают дыбом! – воскликнул лысый шутник, симулируя испуг. – Смерть и проклятие! У вас есть тут стенной шкаф?.. Переоденьте меня в рабочего-каменщика; я не согласен на другой костюм, кроме одежд Баденге![73] |