Книга Руки Орлака, страница 95 – Морис Ренар

Похоже, у них случались гораздо более впечатляющие спиритические явления – точнее сказать, «явки в суд», – чем раскачивание Пальмиры и постукивание ножек стола по паркетному полу. Поговаривали о настоящих привидениях, внезапно возникавших в сумерках, светящихся головах, фосфоресцирующих руках и расплывчатых фигурах, несколько мгновений паривших в воздухе. Где-то в глубине пространства звучали голоса, без языка и без губ отвечавшие на обвинения Аполлония Эндора. Но в этих чудесах для него не было ничего нового. То были привычные явления во время сеансов, проводить которые ему помогали медиумы. Привыкший жить так, среди призраков, он не придавал этому никакого значения.

Тщетно Стефен пытался отвлечь его от этих сивилловых^[87]трудов, чтобы указать ему на горести – и даже опасности – подобного затворничества. Старик не чувствовал одних и не замечал других. Более того, теперь Эрманс совершенно подчинила его себе. Когда Стефен попытался сыграть на пустовавшем теперь третьем этаже особняка, где они с Розиной могли бы поселиться, робкие, неполные увертюры, мсье Эдуар Орлак сделал вид, что был чем-то занят и ничего не слышал.

Стефен больше к этому не возвращался. Но это происшествие больно его задело, и он глубоко страдал, видя, как пренебрегают его нежными чувствами и ущемляют вполне законные интересы.

Ибо в этот период он как раз испытывал серьезные денежные затруднения. Расходы по-прежнему оставались большими, «Пурпурный концерт» закрылся на два месяца, и Стефен занял у какого-то ростовщика десять тысяч франков до 1 сентября. Теперь же, не видя для уплаты долга другой возможности, кроме продажи сильно подешевевших акций «Карикалского угольного предприятия» или же уступки по цене ниже реальной украшений дражайшей Розины, бедный пианист с горечью ощущал стойкую неприязнь своего богача-отца.

Как ни мало шансов было у Стефена на успех, он все же решил попросить у отца необходимые ему десять тысяч франков. Розина приободряла мужа, заявляя, что, сделав подобную попытку, он все равно ничего не потеряет; и даже Режина, решительно возведенная в ранг наперсницы, поощряла эту затею.

В таких вот обстоятельствах в восемь часов вечера 30 августа Стефен вышел из дому и направился на улицу Асса в тот момент, когда, приглашенный комиссаром Пенги, я входил в кабинет последнего, чтобы поговорить там с ним и инспектором Куэнтром об убийстве мсье де Крошана.

Стефен до последнего откладывал свой демарш. В случае отказа у него оставались всего сутки на то, чтобы как-то выкрутиться.

Его консьержка дышала свежим воздухом на пороге. Хотя уже почти стемнело, она отметила его отсутствующий и огорченный вид. В ответ он попытался преодолеть свою слабость.

Когда он подошел к отцовскому дому, эта слабость рассеялась, сменившись удивлением, к которому примешивалось некоторое беспокойство.

Дело в том, что дверь небольшого особнячка была приоткрыта, и подобная небрежность, столь противоречащая местным обычаям, тотчас же показалась ему дурным знаком.

Он позвонил. Но никто не явился, и позвякивание колокольчика не вызвало отзвуков в передней.

Отступив от двери на несколько шагов, он увидел при свете уличного фонаря лишь темные окна, причем окна первого этажа были закрыты решетчатыми ставнями.

Он вернулся на порог и снаружи, сложив ладони у рта рупором, робко позвал: