Книга Последнее дело Холмса, страница 128 – Артуро Перес-Реверте

На этом месте она подняла руку, останавливая чтение:

– Через восемь месяцев после того, как они вместе увидели экранизацию этого рассказа, в ночь на тринадцатое февраля тысяча девятьсот сорок пятого года самолет Джона Мендера был сбит над Германией. Девушка тяжко страдала от скорби и отчаяния, но время постепенно утишило ее боль. Она устроилась на работу машинисткой и счетоводом, поскольку у нее были способности к математике… Поверьте, большие способности.

– Верю, – убежденно сказал я.

– В это время она снова и снова пересматривала все его фильмы – пятнадцать про Шерлока Холмса и остальные. И находила какое-то мучительное наслаждение в этой одержимости. В том, чтобы растравлять давнюю рану. И беспрерывно продолжала читать. И теперь знала наизусть целые страницы Конан Дойла…

Она взяла книгу, с удивившей меня бережной нежностью погладила переплет. И отдала мне.

– Сколько-то лет спустя я встретила человека, и мне показалось – он похож на того, которого я потеряла. И я пошла за ним. Но ошиблась, и все кончилось в Париже. Чем завершилась эта воображаемая история, вам известно.

– О господи! – воскликнул я.

– А знаете… Если бы Конан Дойл написал рассказ про эту девушку, самое подходящее название было бы «Женщина, которая не умела смеяться».

– Стало быть, на острове Утакос действовал не профессор Мориарти. А Ирэн Адлер.

– Похоже на то.

– Я вам сочувствую.

– Мне совершенно все равно, что вы там чувствуете. Это жизнь, Бэзил. – Губы ее искривились в горестной гримасе. – Это жизнь, Холмс… «Мир – это мой демон».

И замолчала надолго, о чем-то задумавшись.

– Я женщина, – вдруг сказала она, – и, значит, вместилище всех дьяволов.

Я показал на полки:

– Патрисия Хайсмит?

– Честертон^[96].

– А-а.

Она снова замолчала. Задумчиво оглядела полки и медленно повернулась ко мне:

– Знаете, что сказал перед смертью Ганс Клеммер, когда, прежде чем проломить ему череп, его спросили, не жалеет ли он, что приказал расстрелять пленных летчиков? Хотите знать?

– Разумеется.

– «Жалею лишь о том, что мы не победили». Вот что он ответил.

– Понимаю.

– Да, вероятно, вы начали что-то понимать. Например, мерзкие амбиции Кемаля Карабина или жестокое легкомыслие Веспер Дандас.

– Жестокое легкомыслие? – растерянно повторил я.

– Именно так. Для нее Эдит Мендер была не подругой, а обломками корабля, выброшенными к ее ногам после крушения. Полезная, более или менее умелая прислуга, покорная ее деньгам, ее капризам, ее эгоизму.

Голова у меня пошла кругом. Никогда еще я не испытывал такого смущения и такого раскаяния.

– Должен вам сознаться… – сказал я чуть погодя. – Я приехал сюда, не решив еще, что буду делать дальше.

Она удивилась, но тотчас справилась с собой:

– О чем вы?

– О том, какие шаги предприму, когда во всем удостоверюсь.

Теперь ее напускное безразличие сменилось беспокойством. Взгляд вновь стал ледяным.

– Вероятно, уведомите греческую полицию. Или итальянскую.

– Я должен. Тройное убийство на Утакосе… и, полагаю, тот, кто его совершил, должен ответить.

– Полагаете?

– Что вы предпримете, если я скажу, что больше об этом не знает ни одна живая душа?

Она уставилась на меня с любопытством:

– То есть вы, так сказать, единственный свидетель?

– Да.

Тут на лице у нее появилась улыбка, какой я еще никогда у нее не видел. Такой спокойной злобой повеяло от нее, что мне захотелось отступить на шаг. Я еле совладал с этим желанием.