Книга Моя навеки, сквозь века, страница 104 – Марина Повалей

Его сотрудники, некоторые из которых были его учениками, усадили его на тачку и вывезли за ворота больницы.

Он рассказывал об этом спокойно, но что-то говорило мне: не заживает, кровоточит. Унижение для такого человека гораздо страшнее физической расправы.

Я не могу этого понять, но хорошо вижу – болит.

Зачинщики – какой-то Трошин и Шульц, только сейчас взяты под следствие. Всё это время ублюдки вовсю наслаждались своей автономией.

Ник Ник не выглядит слабаком. Ни внешне, ни по духу. Оставаясь номинально главврачом, буквально на днях, 28 февраля, он, наконец, получил одобрение на реализацию своей программы, по которой спокойных, способных к труду больных взрослых женщин, станут подселять в крестьянские семьи, в которые казна заплатит содержание – таким образом, больные станут жить в семье, среди людей не безразличных, на свежем воздухе, а так же заниматься посильным трудом, будь то уход за детьми, вышивка, мелкие домашние и полевые работы.

Уж не знаю, как он это осуществит, но звучит же потрясающе!

— Как ваше настроение сегодня, дитя моё? — Реформаторский отставил стакан. Теперь моё время.

— Честно говоря не очень, — я нечаянно посмотрела на телефон, заваленный бумагами.

— Вам нужно с кем-то связаться? — естественно, он заметил. Он всё всегда замечает.

Я помедлила.

— Нет, не сейчас. Возможно, через три дня. Если ничего не изменится.

— Вы что-то решили?

Да, мы не говорили обо мне, но говорили о Васе. И много. Я рассказывала, он всегда внимательно слушал.

— Мне кажется, мы ошиблись. Что он не ищет меня, и не собирается. Что я ему не нужна.

Снова повисла пауза.

— Предположим. Только предположим, что это так… что вы станете в таком случае делать?

— Я… я не знаю. Всё, чем я жила, всё, что я делала – всё ради него. Ради его блага. Чтобы он жил, чтобы был счастлив. Но если я ему не нужна…

— Предположим, опять же, что вы не нужна ему как женщина. Но если он смысл вашей жизни – идите ему служить… не хмурьтесь! Вы сами говорите, кроме него вам ничего не нужно, так идите к нему: будьте ему прислугой, грейте его постель, рано или поздно он женится, будете нянчить его детей…

— Что за бред?!

— Бред, моя дорогая, это то, что говорите вы. Бред, это в двадцать лет бросить свою жизнь под ноги другого человека. Я не говорю сейчас о призвании, о пользе обществу, но… чего хотите вы?

— Любви.

— Прекрасная, грандиозная цель! И поверьте, вы вполне достойны её достижения. Дитя моё, насильно мил не будешь. Вы можете быть сколь угодно умницей, самой красивой женщиной империи, но… мужчину и вы можете не привлекать. Я не буду лукавить, что он становится ущербным от этого, вовсе нет, но… просто между вами нет этого электричества. Да и в конце-концов! Почему именно он? Что вам какой-то штабс-капитан, который уже даже не капитан!

— Вы не понимаете!

— Вы правы, — он кивнул, что-то чиркнул на клочке бумаги. — Но жажду понять. Как так выходит, что совершенно здоровый человек может быть так… сосредоточен на одном-единственном объекте.

— Но я не знаю, как мне объяснить, если даже вы не понимаете!

— Вот этого точно не стоит! Всё, что дОлжно – станет понятно. А иначе – я просто никудышный врач.

Перерыв, очевидно, подошёл к концу, потому что лохматая голова моего доктора нет-нет да и косилась к недописанному документу.