Книга Моя навеки, сквозь века, страница 30 – Марина Повалей

Место, где сводятся знакомства, обговариваются дела, заключаются сделки.

Женщина, сидящая на коленях у Слепцова громко вздохнула и чуть задрожала. Он снова сжал её грудь, уже мягче. Та прильнула к нему, продлевая ласку.

Что ж…

Василий глянул на Улитина, по обе стороны от которого сидели сразу две цыганки, одна ещё даже пела. Купец щурит глаза – пьянее барина Аквариум ещё не видал. А бриллиант на мизинце поблёскивает, говоря: и богаче тоже, и щедрее.

Слепцов подлил Дине ещё.

— И душа, просто зашлась, в той твоей песне, несравненная моя, — он продолжил умасливание певички, не забывая проследить, как она вновь осушила свой бокал. Ручейками в её уши льётся то, что так гоже ей слыхать.

— Да что я, вот Варя Панина…

Громкий хлопок – бутылка “Клико” в руках Алексея, пробка в высь.

— За талант, коего не видал ещё Петербург! — крикнул купец-табачник, пьяно поливая шампанской пеной декольте девки, трущейся на его ногах, тут же слизывая пролитое. — Гуляй купечество! — швырнул бутылку и, сунув два пальца в рот переливисто засвистел.

Певички захохотали от восторга такому шику, кроме Духовской, та млела от литого в уши елея:

— Да какая Панина! Панина перед тобой, что коза на сцене! Черна, страшна, то ли дело ты, голубка моя несравненная, — в подтверждение горячности своих чувств, Слепцов припал к напудренной шее, выбивая из певички всхлип, то ли лестью, то ли лаской.

Слух отметил, что за тонкой перегородкой кабинета утихла музыка, зазвучал голос антрепренера – объявляет фокусы. Взглядом спросил стоящего у входа призрака – тот помотал головой, отрицая.

Одной рукой Василий пьяно, расхлябисто задрал девке платье, поглаживая ляжку, другой придвинул ей шоколадные конфеты.

— Талантливая! Вся столица должна тебе рукоплескать! Звезда! Да что столица! – Париж!

— Вяльцева нынче в Париже… ей французы кланяются… — Слепцов усадил её повыше, давая почувствовать падкой на лесть Дине, насколько она прекрасна и желанна.

Та заёрзала, нисколько не смутившись, потянулась к брюкам ряженого купца.

— Царица моя! — он перехватил её руку, — не здесь, — на секунду она, пожалуй, протрезвела, глянула обиженно. Василий поспешил заверить: — самая прекрасная артистка столицы достойна лучшего!

— Куда уж лучше, — хохотнула певичка, хлебнув из бокала, украдкой стрельнув взглядом на букет от Эйлерса (2), стоящий в отдалении, в хрустальной вазе.

— В собственный дом! — девка захлебнулась игристым, принялась кашлять. — Это сперва, щас дельце одно обстряпаем с компаньоном, и сразу куплю тебе дом, моя прелесть. На Невском!

— На Невском? — шёпотом переспросила Дина, растеряв всю негу. — Что за дело?

Слепцов, словно увидел воочию, как в маленьком мозгу её зашевелились сосудики, силясь подсчитать, и цифры в больших, почти что чёрных глазах.

— Или на Большой Морской? Куда пальчик твой, незабвенный укажет, там и станем жить… — штабс-капитан принялся заливаться соловьём, о том как славно они заживут, когда поженятся, сейчас вот, только денег купцы поднимут, дело сделают… А о мужских делах ей, богине и царице, знать не надобно… если только то, что знакомство ему надобно свести. Он ведь, Василий, сам сибиряк, золотодобытчик, а в столице ему нужен кто-то, кто в министерство вхож…

Призрак замахал руками, и фальшивый купец, не теряя опьянения, прильнул к Дининой руке, извиняясь, что надобно ему отлучиться. Улитин тут же завёл цыганскую песню, вовлекая Дину, не давая той кинуться за покровителем, коего девка уже считала своим, как и дом на Невском.