Книга Моя навеки, сквозь века, страница 41 – Марина Повалей

Он гвардейский офицер, им и останется, пока может хоть каплю крови отдать отчизне. И если сам бы Слепцов и пошёл против правил (8), женившись на мещанке и лютеранке, пусть люди его бы и не поняли, а мать не приняла, то заставлять это светлое создание выбирать между ним и семьёй – никогда Василий на такое не пойдёт!

Докурил папиросу, уселся за стол и принялся писать.

Слепцову всегда, в любом деле требуется чёткое изложение. Только окинув взглядом результат, у него получается всё упорядочить.

Свет палить не стал, лишь зажёг лампу на столе.

Гурко — Сытова — Мадам Эстер — Лидваль.

Почесал затылок.

По всему выходит, что Лидваль, подобравшись к товарищу министра, сумел его очаровать, втереться в доверие. Отсюда следует, что Владимира Иосифовича Гурко сделали козлом отпущения, обведя вокруг пальца, или же, что вполне нельзя исключать – он осознанно вступил в сговор с преступником.

Начальник охранки доверяет слову Слепцова, зная штабс-капитана ребёнком, Герасимов уверен, что доклад его будет проверенным и правдивым.

Для дальнейшей своей работы, от Слепцова ему нужно одно: кто в сложившемся деле Гурко? Жертва, или казнокрад. И, ежели окажется, что всё же второе, необходимо обнаружить, или исключить связь его с оппозицией и подпольными организациями.

Даже если Гурко – жадный до казённых денег подлец – всё лучше, чем намеренное опорочивание им короны и царской власти.

Из ящика стола Василий достал конверт, переданный ему директором охранки.

“Порученное Вам дело передайте Лидвалю. Если он станет упираться – надавите, чтобы именно он исполнил подряд. В противном случае весь Петербург узнает о том, над каким интимным делом Вы держите шефство”.

Короткое письмо, изъятое у товарища министра, из которого следует, что Гурко шантажом вынудили связаться с Лидвалем.

Само по себе оно ничего не доказывает, возможно, его и вынудили, но потом эта парочка могла и сговориться. Это если Гурко не сам себе его подкинул.

Проверка почерка Герасимовым ничего не дала – нет у охранки таких образцов.

Не менее важно, что за такое интимное дело у Гурко, о разглашении которого он печётся больше, чем о собственной свободе – говорить Владимир Иосифович отказался.

Кроме письма, обыск ничего не дал. Как и у Лидваля, которого и след простыл – с осени ищи-свищи. Вместе с казёнными денежками, в восемьсот тысяч (9), выданными ему авансом.

Василий вновь потянулся к портсигару, искрой вспыхнула спичка.

Неимоверно хотелось сходить туда, в гостевую комнату, посмотреть, как она там. Смогла ли уснуть на новом месте? Не холодно ли ей? Может, надобно больше растопить? В кабинете, с открытым окном, такого не понять.

Докурив, он прошёл к дивану, чтобы прилечь. Ненадолго прикрыть глаза, передремать, и посмотреть на это дело свежим взглядом.

Но главное, Слепцов не был уверен, что выйдя за дверь, он справится и сумеет направиться в свою спальню, а не гостевую.

Вот только проснулся он, когда уже утреннее солнце тускло било в окно, глянул на большие часы – минуло восемь.

Голова болела – не снесть.

Так всегда было после долгого сна на этом диване.

Но разбудила его не боль, и не свет. Разбудила его возня за его столом – в его кресле, сосредоточенно читая, восседала барышня Кос.

Василий подвигал бровями – боль такая, что вот-вот она выдавит глаза из орбит. Но точно не мерещится.