Онлайн книга «Моя навеки, сквозь века»
|
Этот вопрос, даже не он сам – Василий давно уже не слушал, что именно она говорит, он смотрел на такие мягкие губы, ему казалось, он никогда не сможет забыть то ощущение украденного, бесчестного, но такого сладкого поцелуя. Впервые в жизни он понимал, что ради одного этого воспоминания, он снова готов пойти против совести… Он сам не понял, как очутился на крае стола, чуть облокотился, расслабился. Мыслей не было никаких, кроме смутного, изнутри греющего чувства, словно знает он Алису всю жизнь… дольше, чем одну только эту жизнь… И вдруг, “Coupe de foudre”, — удар молнии. Так говорят французы. Что-то изменилось с этим вопросом. Неуловимо стала другой интонация её, потаённый, но такой важный для неё вопрос, словно многое для неё, Алисы, зависит от ответа. — Вы же знаете будущее, — ничего, он уверен, не сможет выдать его волнения сейчас, — скажите сами, могу? Она смотрела внимательно, вглядываясь в его глаза, ощупывая взглядом лицо. — Такого будущего я не знаю. В кабинет постучала Тоня, не дождавшись ответа, сунулась в проём: — Звали, барин? Покуда руки обтёрла, Евдокия занемогла сегодня, чуть не силой заставила её у себя остаться, — запыхалась, раскраснелась, отчего веснушки её ярко горят – искры в костре. Горничная, топчась на пороге, удивлённо водила глазами с рассевшегося на столе хозяина, на девушку, занявшую его место. — Звал, да уже не надо, иди Тоня. — Вы б того, барин, зашли бы к ней, что уж я её уговаривала, только что ей мои уговоры… горючими слезами плакала, что вы, барин, её выставите, что она второй раз за месяц занемогла, что я только… — Иди, я зайду к ней. — Аааа… — Тоняяяяя. — Пошла я, дел ещё… не переделать. Хлопнула дверь. — Скажете вы мне или нет? Он потянулся было за портсигаром, но опомнился, одёрнул руку. — Я… мне… — Слепцов, словно приближался к пропасти. Он уже понял, что скажи он сейчас правду – она, та, что не визиты делает, а рабочих грамоте учит, она не примет такой его правды. Соврать… пойти против себя, выдать себя за другого… — Скоро Евдокия не сможет оставаться в доме. Она стара уже… ещё как я родился, она уже кухарила в отцовском доме, — смотреть на смерть свою в её глазах он был не в силах – отвернулся к окну. — И? Ах, чёрт! Была не была! — Ей придётся уехать в усадьбу. Там большой дом, сестра её рядом, дом её давно уже ждёт. Я прекрасно понимаю, что лучше бы ей остаться с нами, но не нанимать же здесь, в столице, сиделку… для кухарки? — Подождите, подождите… то есть, когда она говорила, что вы её выгоните, она имела в виду – отправите в деревню, в собственный дом, туда, где живут её родные? Осуждения в её голосе не слышалось и Слепцов поднял глаза. Алиса снова улыбалась, смотрела на него, гвардейца, как на дитё малое… белые волосы её были свободно присобраны, платье это простое… как расстаться с мыслью, что ей, такой, самое место здесь: в его доме, в его кабинете, кресле, в его, такой скорой жизни. А может, к чёрту всё, и, сколько есть, сколько Богом отпущено… попробовать? Ну убьют его на следующей войне, она справится… — Вот уж эти мне старушки, я уже напридумывала… Так, о чём это мы? — она взлетела с кресла, держа письмо в руках. — Странно написано, ясно одно: кто бы это ни писал, письмо не написано за минуту, его старались написать, выводили каждую букву… Я… — она остановилась у стула подле стены, на спинке стула был небрежно брошен красный доломан (10), — я учу рабочих, — почти прошептала на выдохе, — они, когда стараются, немногим хуже выходит. Дальше: смотрите на отступы в полях: их почти нет, а если и отступлено, строчки неравномерные и всё в разнобой… графология – наука не точная, но кое-какие выводы сделать можно. Отступы в бардаке, значит, писал человек, к порядку не привыкший, не привыкший к каким-то письменным, чертёжным работам… мой отец, к примеру, руководит отделками, делает фасады, вы бы видели его письма: по ним можно кривизну поверхности измерить, настолько ровно от пишет, без линейки – привычка человека, который много пишет и чертит, строитель, одним словом. Можно? |