Книга Фотофиниш, страница 128 – Найо Марш

— Видимо, сейчас я должен рассказать вам кое-что о загадке с ключами.

— С ключами? С чьими ключами? — спросил мистер Реес, вертя связку своих ключей.

Аллейн подавил внезапно возникшее безумное желание ответить «С ключами королевы» в ответ на вопрос, веками задававшийся в Лондонском Тауэре^[76]. Он лишь как можно точнее рассказал о загадке ключа Соммиты и о том, что у нее никак не могло быть достаточно времени, чтобы вынуть его из сумочки в нижнем ящике туалетного столика и запереть дверь за те несколько секунд, что прошли между моментом, когда она выгнала вон мистера Рееса и Марию, и моментом, когда они услышали, как ключ повернулся в замке.

Мистер Реес обдумал услышанное и сказал:

— Можно лишь предположить, что в этот момент сумочка была не в ящике, а у нее под рукой.

— Даже если и так, подумайте: она велит вам уйти, вы закрываете дверь и тут же слышите, как запирается замок. Это дело пары секунд.

— Может быть, он уже был у нее в руке.

— Вы помните ее руки во время вашего разговора?

— Они были сжаты в кулаки. Она была в гневе.

— Что ж… полагаю, с этим можно было бы поспорить. Но есть и продолжение, — сказал Аллейн. И он рассказал им о финальном представлении, устроенном Марией, и о ее аресте.

— Боюсь, — закончил он свой рассказ, — что все ее благочестивые заявления, все эти страстные требования позволить ей исполнить свой последний долг были лишь притворством. Она поняла, что совершила серьезный промах, что мы, согласно ее собственным показаниям, ожидаем найти ключ ее хозяйки в комнате, и что она должна любой ценой попасть туда и засунуть ключ под тело, где мы и найдем его в должное время.

— Что она сказала, когда вы ее арестовали? — спросил синьор Латтьенцо.

— Ничего. Она ничего не говорила, кроме…

— Ну? Кроме?

— Она обвинила в убийстве Руперта Бартоломью.

Хэнли вскрикнул. Латтьенцо пристально посмотрел на него.

— Вы что-то сказали, мистер Хэнли? — спросил он.

— Нет-нет. Ничего. Извините.

Бен Руби сказал:

— И все равно, вы понимаете… то есть нельзя же игнорировать… я хочу сказать, что сцену-то он устроил, так? То есть она ведь заставила его через это пройти, без шуток. И его финальная речь, и то, как он себя вел. Я хочу сказать, что он — единственный из нас, у кого, можно сказать, был мотив и возможность… то есть…

— Дорогой мой Бен, — устало сказал Латтьенцо, — все мы в общих чертах знаем, что ты хочешь сказать. Но когда ты говоришь «возможность» — что именно ты имеешь в виду? Возможность убить? Но мистер Аллейн говорит нам, что он пока еще не обвиняет преступника с кинжалом и фотографией в убийстве. А мистер Аллейн, как бы то ни было, производит на меня впечатление человека, который знает, о чем говорит. Я хотел бы спросить мистера Аллейна, связывает ли он Марию, арестованную за эту мерзость с кинжалом, с убийством, и если да, то какова эта связь. Или мы должны предположить, что Мария, вернувшись в комнату с горячим питьем, обнаружила мертвое тело и под влиянием вдохновения спустилась вниз, взяла со стены кинжал, забрала фотографию оттуда, куда она ее положила, вернулась в спальню, совершила этот чудовищный поступок, а потом подняла тревогу? Это и есть, как выразился бы дорогой Бен, ваша история?

— Не совсем, — сказал Аллейн.

— А! — сказал Латтьенцо. — Я так и думал.