Книга Хозяйка медовых угодий, страница 57 – Ри Даль

Прошло всего несколько дней с тех пор, как мы с Линой любовались первыми бутонами, а теперь поле расцвело в полную силу. Пчёлы, окрепшие благодаря нашим настоям, вились над цветами, собирая нектар. Их жужжание было как песня, и я на секунду закрыла глаза, впитывая этот миг радости.

Сегодня был особенный день. Утром я решилась проверить улья — не просто осмотреть рамки, а собрать первый мёд. Лина, как всегда, крутилась рядом, её глаза блестели от нетерпения, пока она помогала мне разводить дым в курительнице. Я научила её, как осторожно подносить тлеющую траву к летку, чтобы пчёлы успокоились, но не пострадали. Она старалась, хмуря брови от сосредоточенности, и я не могла не улыбнуться её серьёзности.

— Готово, Мариса! — гордо объявила она, отступая от улья. Дым вился тонкими струйками, и пчёлы, словно поддавшись его чарам, затихли.

Я надела старую холщовую рубаху, которую мы с Линой превратили в подобие защитного костюма, натянув рукава на ладони и завязав верёвкой вокруг шеи. Маски у нас не было, но я привыкла работать с пчёлами без лишней суеты. Они чувствовали страх, а я за эти недели научилась быть спокойной. Осторожно сняла крышку улья, вынимая первую рамку. Она была тяжёлой, тёплой на ощупь, и я затаила дыхание, увидев, как соты блестят, полные золотистого мёда. Он был густым, янтарным, с лёгким голубоватым отливом — следствием нектара фацелии, напитанного магией этого мира.

— Лина, смотри! — выдохнула я, поднимая рамку к свету. Мёд переливался, будто жидкое солнце, и я почувствовала, как сердце сжалось от радости. — Мы сделали это!

Лина захлопала в ладоши, её лицо озарилось улыбкой.

— Это наш мёд, Мариса! Наш! Можно попробовать?

Я засмеялась, аккуратно срезав ножом кусочек сота и протянув ей. Она взяла его, словно драгоценность, и осторожно лизнула. Её глаза расширились.

— Он… такой сладкий! — воскликнула она, облизывая пальцы. — Это самое вкусное, что я ела!

Я тоже отломила кусочек, положила в рот. Мёд был с тонкой горчинкой фацелии и лёгкой пряностью местных трав. Он таял на языке, оставляя тепло, и я подумала, что Антон наверняка гордился бы мной... Этот мёд был нашим первым шагом к свободе — для меня, для Лины, для нашей новой жизни.

Мы работали до полудня, вынимая рамки, срезая соты и складывая их в глиняные горшки. Я следила за тем, чтобы не повредить улей, оставляя пчёлам достаточно мёда, чтобы они не голодали.

К обеду у нас было три полных горшка — не так много, но для первого сбора это было чудом. Я смотрела на них, стоящие в тени у хижины, и чувствовала, как в груди разливается надежда. Это был наш мёд, наш труд, наша победа.

Когда солнце перевалило за полдень, я услышала шаги по тропинке. Лина, сидевшая на корточках и выковыривавшая травинку из земли, вскочила на ноги.

— Эсмира! — крикнула она, увидев знакомую фигуру.

Эсмира, как всегда, шла медленно, опираясь на узловатую палку. Её серая шаль сползала с плеч, а в руках она несла корзинку, прикрытую полотном. Я улыбнулась, вытирая руки о передник.

Эсмира стала частой гостьей после той ночи, когда мы искали Лину в лесу. Одиночество тянуло её к нам — у Эсмиры не было ни детей, ни мужа, а Лина привязалась к ней, как к бабушке, которой у неё никогда не было. Каждый раз добрая женщина приносила что-то для девочки — то пирог с яблоками, то горсть самодельных леденцов, завёрнутых в тряпицу.