Книга Аптекарский огород попаданки, страница 168 – Ри Даль

Можно было поступить на курсы в Санкт-Петербурге — они имели более высокий статус, и относились напрямую к медицине. Однако я решила, что хочу ещё немного пожить в Москве — там, где живут близкие моему сердцу люди.

Теперь, спустя полгода, я добилась большего: с позволения педагогического совета мне разрешили посещать занятия в новом анатомическом корпусе медицинского факультета, построенном всего два года назад. Это было неофициально, конечно — женщинам путь в медицину всё ещё преграждали законы и предрассудки. Но профессора, видя мою настойчивость и умение отвечать на их каверзные вопросы, закрывали глаза на моё присутствие.

Я сидела в задних рядах, делала заметки, впитывала каждое слово о строении человеческого тела, о болезнях и их лечении. Иногда я ловила на себе удивлённые взгляды студентов-мужчин, но чаще — уважительные. Я доказывала, что моё место здесь, и это чувство было дороже любых наград.

Сегодняшняя лекция о применении растительных экстрактов в лечении лихорадок заставила меня задуматься о прошлом. Я вспомнила, как в Аптекарском огороде, работая с Вениамином, изучала тысячелистник и лаванду, как читала о розовых пилюлях и чесночных настоях, что спасали от чумы. Тогда я ещё не знала, что эти знания помогут мне исцелить Агату, а теперь понимала, что каждый шаг вёл меня к этому моменту — к жизни, где я могу быть собой.

Я свернула на Большую Никитскую, где в просторном доме, принадлежавшем Василию Степановичу, теперь жила наша семья. Дом был старым, но уютным, с высокими потолками, дубовыми полами и большими окнами, через которые лился свет. Василий купил его ещё до войны, но редко жил здесь, предпочитая своё поместье под Петербургом. Теперь же он привёз сюда нас с Агатой, и дом ожил: в комнатах звучали голоса, пахло свежей выпечкой, а в саду, пусть и небольшом, Агата любила играть, собирая последние осенние цветы.

Подойдя к воротам, я услышала звонкий смех. Дверь распахнулась, и на крыльцо выбежала Агата, её кудряшки подпрыгивали, а щёки пылали от радости.

— Сашенька! — крикнула она, бросаясь ко мне.

Я опустила сумку и раскрыла объятия, чувствуя, как её маленькие ручки обнимают меня. Сердце сжалось от нежности.

Агата была моим чудом, моим светом. За эти полгода она стала мне родной, как дочь, хотя я никогда не торопила её, не просила называть меня мамой. Но иногда, в самые тихие моменты, когда она засыпала у меня на коленях или делилась своими детскими секретами, это слово срывалось с её губ — робкое, тихое.

— Мама… — сказала она вдруг, уткнувшись мне в плечо, и тут же спрятала лицо, будто смутившись.

Я замерла, боясь спугнуть этот миг. Мои глаза увлажнились, но я улыбнулась, погладив её по голове.

— Моя девочка, — прошептала я. — Как ты сегодня? Не скучала?

Агата подняла голову, её глаза сияли.

— Папа сказал, что вечером будет пир! И Груня с Вениамином придут, и… и ещё кто-то! Но это секрет!

Я засмеялась, подхватив её на руки, хотя она уже была тяжёлой для своих семи лет.

— Секрет, говоришь? Ну, я у папы всё выведаю!

Мы вошли в дом, и я сразу почувствовала тепло очага и запах свежего хлеба. В прихожей появился Василий Степанович, его трость тихо стукнула по полу. Он был в своём обычном тёмном сюртуке, а лицо его смягчилось, едва он увидел нас. Его взгляд, тёмный и глубокий, нашёл мои глаза, и я почувствовала, как сердце забилось быстрее.