Книга Аптекарский огород попаданки, страница 76 – Ри Даль

— Надменность, Александра Ивановна, вам к лицу. Однако простота красит вас точнее.

— Не думала, что вы ценитель женской красоты, — едко бросила я, гневаясь ещё больше. — Вас ведь интересуют лишь практические вещи.

— Красота весьма практична, — холодно отрезал он. — И слова мои не являются комплиментом. Это лишь констатация факта.

———————————

*Большой театр был открыт в 1776 году. «Большой театр начинался как частный театр губернского прокурора князя Петра Урусова. 28 марта 1776 года императрица Екатерина II подписала князю привилегию «быть содержателем всех театральных в Москве представлений» сроком на десять лет. Эта дата считается днём основания московского Большого театра.» (выдержка с официального сайта театра).

Вот так бы и треснула чем-нибудь тяжёлым ему по лбу! Ну, прямо зла никакого не хватает! Что же это за мужчина такой? Какой-то сборник раздражающих факторов!

— Удивительно, насколько же вы разные с братом… — процедила я, не сдержавшись от очередной едкой реплики.

— Едва ли, Александра Ивановна, — небрежно вбросил Василий. — Мы во мной с Вениамином похожи. Разве что с особыми приметами на личине ему повезло больше.

Это фраза прозвучала апогеем самодовольства. Кажется, Булыгин чуть не гордился своим уродством. А я отныне отказывалась видеть в нём что-то симпатичное. Нравится быть Квазимодо? Прекрасно! Даже не вздумаю впредь замечать за ним приятные черты. Всё! Баста!

— Боюсь, вы плохо думаете о своём брате, Василий Степанович.

— Плохо? — удивился Булыгин.

— Именно, — дерзко заметила я. — В отличие от вас, Вениамин Степанович понимает такие тонкие вещи, как вдохновение. Или, скажем, поэзия. Но, боюсь, вы настолько далеки от данных понятий, что не сумеете распознать их.

Выдав всё это залпом, я поднесла бинокль к глазам и уставилась на сцену. Как раз прозвенел третий звонок, начиналось представление. Булыгину пришлось прервать разговор. Последнее слово осталось за мной, чем я была крайне довольна.

На ближайший час всё моё внимание поглотило зрелище. И я не переставала удивляться тому, насколько балет — бесподобное, неподражаемое искусство. Сколько труда, отточенности и в то же время почти невесомой лёгкости в каждом движении актёров. Грация, сила, красота и бессмертная музыка сливались в единую сложную и филигранно выверенную композицию.

Мне сложно было оценить все танцевальные па или сказать, какая именно часть музыкального произведения наиболее ценная с точки зрения искусства. Но уверена, такое переживание не может оставить равнодушным того, чьё сердце живо и наполнено светлыми чувствами.

Изредка я бросала взгляд на Булыгина и подмечала, что он смотрит за происходящим на сцене также заинтересованно. Не хочется опять вспоминать своего горе-муженька, но в этом смысле Василий вёл себя заметно лучше. Впрочем, тому было объяснение: в девятнадцатом веке ещё не придумали телевизор и компьютерные игрушки, здесь попросту отсутствовали другие развлечения. Так что Булыгин всего лишь довольствовался тем, что есть.

Во время антракта мы пошли в буфет. Разумеется, ничего покупать я не собиралась и с Василием Степановичем вместе не пошла, а осталась дожидаться его за столиком. Каково же было моё удивление, когда Булыгин поставил передо мной бокал шампанского и закусочную тарелку с двумя миниатюрными бутербродами с красной икрой.