Книга Дочь мольфара, страница 12 – Ри Даль

— Говори, Шандор, — повелел Отец Тодор, слегка поёжившись от непрестанно пульсирующей обширной раны. — С чем пожаловал?

— Совета твоего хочу испросить, — ответил голова.

— Спрашивай. Что тебя мучает?

— Про Агнешку всё рассудить не могу.

— А что про неё судить? — тёмные глаза Отца Тодора блеснули недобро и презрительно.

— Да народ волнуется. Думает извести её.

— Народ ничего сам не думает, — возразил священник. — Народ будет думать только то, что ты им скажешь.

— В том и дело, что не знаю я, что им сказать. Коли ведьма она, может, и правда прогнать её нужно. Но отец её — мольфар. Он один такой у нас. Человек полезный, тихий, непривередливый. Может, не надобно его обижать?

— Не надобно, — спокойно согласился Отец Тодор. — Мы не для того богу служим, чтобы без надобности обижать. Космину и ту же терпели, хоть и нелюдь она чистой крови.

— О ней слуху никакого давно нет, — сказал Шандор, пожав массивными плечами. — Да и не ходила она никогда в деревню. Как и Штефан. Жили себе с краю и вреда не чинили. А Агнешка, бывает, захаживает — то на базар, то в церковь, то ещё куда.

— В церковь больше не подастся. Пусть живёт себе дальше как-нибудь. Главное — дружб с ней не водить. Ты побеседуй с родительницами Илки и Лисии. Чтоб учили они почаще и построже девиц своих. Кнут им в помощь.

— Скажу, — кивнул староста, вполне довольный таким решением, намереваясь подняться со скамьи.

— И сынку своему Янко тоже скажи, — прибил его обратно к сидению голос Отца Тодора, — что с нечестивыми только блудники водятся.

Голова Шандор сдвинул густые брови к переносице:

— Что это ты говоришь? Янко в жизни никогда такого позора не делал.

Тодор невозмутимо выдержал взгляд старосты и ответил:

— Значит, образумился он? И чудить понапрасну не вздумает?

— Нет, конечно. И уговор наш всецело в силе.

— Когда? — холодно уточнил священник.

— Весной. Как и уговаривались. Как только снег стает, так и сыграем свадебку.

— Добро.

Проводив гостя, Отец Тодор отправился в свои покои. Жжение на спине в ночь стало почти невыносимым. Он удовлетворённо ощупал насквозь вымокшую рясу. Велел Ксилле приготовить ему тёплую воду для омовения. Но для начала пришлось отодрать от кожи вместе с подсохшими кровяными корками хлопковую ткань.

— А что голова приходил? — про меж делом спросила попадья, размягчая прилипшую ткань с помощью нагретой воды.

Отец Тодор стиснул зубы от боли и ответил не сразу. А потом заговорил уже не без гордости:

— Пристроил я нашу Каталину. Благодари бога.

— Слава тебе, боже! — немедленно возрадовалась Ксилла и принялась расцеловывать руки мужа.

Подули холодные ветра, изгоняя последние гожие деньки жнивня. Зачастили дожди. Небо пасмурилось и стояло низкое, серое, налитое тяжёлым свинцом. Уже собрали боровчане добрый урожай, и отгремело на всю округу празднество дожинок. Наступил хмурень — ещё теплый, но уже предвещавший близость рябиновых ночей, когда земля и небо умоются ливнями и заблещут грозами.

Скоро-скоро западает снег. Скоро-скоро укроет горные вершины и благодатные луга морозным одеялом. Скоро-скоро…

Но до этих времён ещё нужно было как-то дожить, дотерпеть. Да неплохо бы запастись чем-то из съестной провизии. Старый мольфар Штефан о том не беспокоился. Он, как и прежде, принимал с одинаковым смирением и открытостью каждого нагрянувшего в его дом. Люди приходили и уходили. Всегда с жалобами и судачествами, всегда с какой-нибудь бедой, иногда оставляя в благодарность кто краюху хлеба, кто шмат сала, а кто корзину яблок. Иные вовсе ничего не несли, кроме своих горестей. Однако Штефан, казалось, не ведал разницы в дарах и благодарностях. Он был приветлив со всеми, незлоблив и сдержан.