Книга Дочь мольфара, страница 33 – Ри Даль

— Христом-богом клянусь! Так и было! — горячо убеждала Илка, прижимая руки к груди и вся трясясь, что лист осиновый на ветру.

Агнешка слушала подругу, качала головой. Не то, чтобы не верилось ей в такие россказни, но и за чистую монету принимать она не спешила. Мало ли, что по углам мусолят. Ей самой выпало несчастье быть прозванной ведьмой, хотя ни ведовства, ни колдовства Агнешка отродясь не знавала.

То, что Штефан заклинает силы природные, так это дар его. Мольфар не выбирал себе участи по нраву. И даже обучить дочь при всём желании не смог бы. Говорил, только по смерти, да и то — лучше б иного преемника найти, потому что доля мольфарова тяжкая. А Штефан совсем иной участи желал для единственной дочери.

Наверное, как любой отец. Даже как отец Тодор для своей Каталины. Жениха он ей порядочного подобрал, на заречение дал согласие, по народному обычаю. Чтобы только дочь пристроена была по-людски…

— Слово тебе даю сердечное! Вот чтоб в замуж мне вовек не пойти! Воскресла Каталина! Померла и воскресла наново! — кипятилась Илка.

— Да остынь ты, — улыбнулась Агнешка, усмиряя пыл своей последней оставшейся подруги. — Помершей её кто видал?

— Не видал, — вынуждена была признать Илка со вздохом. — Да только живая она иной какой-то жизнью. Ведь речи она теперь толкует совсем не то, что раньше.

— Мой тятя ей пособил. Отвары ей дал. Вот и случились перемены.

— Нет, не то, — Илка надулась от обиды, что не верят её слову.

А ведь она толковала чистейшую правду. И все в Боровице ту правду уже знали и признавали. Только невдомёк было сельчанам сразумить, как теперь к Каталине отнестись — святая она али проклятая?..

Подруги продолжали вязать узелки из шёлковых и шерстяных нитей. Скоро ярмарка рождественская. Вот и пригодятся изделия. Такие браслетки хорошо берут — и парни, и девицы, и даже взрослые бабы не брезгуют. На суму подвесить, в волосы заплесть или на руку повязать — они всюду пригождаются.

Таисия, Илкина матушка, торговала разными оберегами. И сама вязала соломенных куколок, и дочка её знавала разные секреты, и Агнешка их, конечно, ремеслу научала. Только про Агнешку, конечно, лучше было не упоминать при продаже. И так все знали, что больше других об счастливых узлах ведает старый мольфар Штефан и его дочь. Однако вслух не говорили. Таисия заверяла, что домашняя работа, ручная. И не обманывала. Лишь не уточняла, в чьём доме деланная. А доход делили, как положено, — в пополам.

Штефан рукоделие одобрял, а за продажу не ругался. Он понимал, что на Боровицком базаре всё должно иметь свою цену, иначе не на что жить станет многим людям. Такие уж правила в человеческом мире.

— На святки матушка в Выкшич поедет. Я тоже с ней попрошуся, — сказала Илка. — Едем вместе?

— Я? — удивилась Агнешка.

— А чего нет? Тятя твой пустит же?

— Пустит… Но как же я поеду?

— А обычно. На телеге. Ты окольной дорогой на тележную выбежи, а там мы тебя подберём.

— А если прознает кто?

— Не прознает, — отмахнулась Илка. — В жизни никто не прознает. А в Выкшиче так подавно нас знать никто никогда не знавал.

Поехать в Выкшич страсть как хотелось. Этот ближний к Боровице городок казался Агнешке чуть ли не самим столичным градом. Отец говорил ей, что совсем по молодости жил в Выкшиче, родился там. А потом уж ушёл искать себя в горы и обратно не вернулся. Потому что встретил своего наставника, отдавшего тогда ещё юному Штефану свой дар.