Книга Дочь мольфара, страница 66 – Ри Даль

Лишь один дом стоял неосвещённый — дом рукоположённого отца Тодора.

После возращения с горы, где вершилось народное правосудие, священник ни разу не выходил из хаты. Заперся там и сидел безвылазно. Да и попадью его, Ксиллу, тоже давно никто не встречал. Оно и понятно, объяснимо: родители потеряли единственную дочь и даже схоронить её по-людски не могли — Каталина сгорела вместе с церковью. И хотя по старинному обычаю так и полагалось провожать покойных в Навь — сквозь пламя и гарь, церковный устав всё же велел предавать тела земле. И, конечно, для семьи святого отца случившееся с Каталиной явилось страшным ударом.

О том, куда подевался глаз у попадьи, старались лишний раз не судачить. Сама она сказывала соседке, что из печи угольком обожгло. Да только соседка не поверила ни единому слову Ксиллы. Такая уж это была соседка — недоверчивая. И наблюдательная. А наблюдала она многое: не всегда достоверное, но всегда любопытное. Она же и просветила голову Шандора, что поп с попадьёй непременно дома, но лучин с былого рассвета ни одной не сожгли.

Староста набрался духу и толкнул посильнее плечом входную дверь. Дверь поддалась. Шандор ступил в сени, огляделся. Как и предполагалось, в сенях было пусто. Голова прошёл далее, в другую дверь и сразу увидел тот стол, что разглядел в окно. Фигуру тоже заметил. А вот фигура его не заметила, потому что крепко и беспробудно спала крепким сном беспробудного пьянства. О том же свидетельствовал и характерный запашок, доносящийся из незакрытой бутылки с горилкой, а также из храпящего рта священнослужителя.

Отец Тодор спал левым виском на столешнице. По его правому виску ползла муха, каким-то чудом уцелевшая в такой мороз. Ещё одна муха плавала в стакане с недопитой горилкой. Прямо у темечка рукоположённого отца валялась Библия, на открытой странице которой зиял жирный след от крупных человеческих пальцев, размером очень походивших на пальцы Тодора. Возможно, он поедал ими куски мяса или сала, или иной, богатой жирами, пищи, а после листал святое писание.

Как бы то ни было, сейчас отца Тодора больше всего интересовали отнюдь не слова Учения, а скользкие сны нетрезвого ума. Но самым странным, страшным и совершенно непонятным в этой обстановке было нечто иное. Нечто, что никак не желало укладываться в голове деревенского головы.

А именно то, что святой отец находился тут не один. У него имелась компания, и, судя уже по другому мерзкому, удушливому запаху, компания эта находилась в таком состоянии уже не один час.

Голова Шандор не сразу узнал матушку Ксиллу. Сначала он заприметил её толстые и какие-то вдруг ставшие совершенно бесформенными ноги, которые удивительным образом не касались пола, а как бы парили над ним. Однако у деревенского старосты язык бы не повернулся назвать это парение хоть сколько-то красивым.

Ничего красивого также не наблюдалось в лице Ксиллы. С обезображенной половины её лица сполз платок, а вторая половина также исказилась подобно первой. Но и эта созвучность не внушала ни умиления, ни даже номинального восхищения. Шандор подошёл ближе и вздрогнул. А внутри его живота неожиданно возник горький противный спазм. Старосту затошнило, как маленькую девочку при виде закалывания свиньи. Он быстро закрыл рот руками и не дал позорным нечистотам выскочить наружу.