Книга Ненаписанное письмо, страница 40 – Игорь Толич

В обед я сходил на пляж, искупался, зашел к Сэму, поел и поехал в город. Нужно было купить еще один жесткий диск, а такие вещи продавались только в крупных торговых центрах. Вечер у меня был совершенно свободен, и я думал, как им распорядиться. Зашел в палатку с DVD-дисками и приобрел несколько фильмов.

Местный выбор синематографа был настолько широк, что находились почти любые фильмы — старые и новинки, с почти любым переводом — английским, немецким, французским, испанским, русским, с дубляжем или с субтитрами.

Я пристрастился к итальянскому кино. В сравнении с ним современный Голливуд выглядел жалким и напыщенным. Мне казалось, даже в индийских фильмах намного больше искренности, чем в точеных американских блокбастерах.

Ты, Марта, помнится, тоже любила не самые популярные картины. Часто водила меня на маленькие, полузакрытые показы. Вначале я только нос ворочал, но терпел в угоду тебе. Однако вскоре проникся неподражаемым шармом ретро и артхауса, тончайшей филигранью искусства «не для всех». Нам было что обсудить, из-за чего поспорить и в чем согласиться. Признаю, я так и не стал безупречным ценителем и знатоком шедевров мировой киноиндустрии, оставшись, по сути, всеядным, но ты привила мне тягу к искусной простоте и невидимым подтекстам. И сейчас я находил утешение в таком досуге и, наверное, даже где-то считал это более достойной альтернативой скитанию по барам и массажным салонам.

Возвращаясь знакомой дорогой, я думал о том, не заглянуть ли мне в магазин за продовольствием, но потом решил, что перебьюсь и тем, что осталось в холодильнике.

А еще я подспудно мечтал, чтобы вечером в окне напротив, так же как вчера, зажегся свет. Ничего конкретного я не планировал предпринимать. Я бы снова стоял, затаившись у оконной рамы, и молча наблюдал. Мне было немного совестно от собственных мыслей, совсем чуть-чуть, но что я мог поделать со своим взбудораженным воображением? Запретить себе мечтать? Для чего? Если даже в самом своем укромном уголке — в своих интимных фантазиях — мы запрещаем себе желать тех или иных вещей, то для чего тогда вообще существует такая возможность в голове?

Подавленные желания и чувства — это такая же травма, как сломанная кость, вывих, удар в болевую точку. Для большинства из нас возможность фантазировать зачастую является единственной возможностью на реализацию потайных криков души. Иногда они могут быть действительно пугающими. Но степень их откровенности никогда не может быть ниже по сравнению с тем, на что мы отваживаемся в реальной жизни.

Болезненная жестокость, разврат, скрытые амбиции — все это становится почвой для воображения. Воображения, над которым властен лишь сам воображающий. В этом и заключается та огромная, скрытая сила, которой можно распорядиться в настоящей жизни. Она может стать мощным топливом в достижении целей или же погубить человека не только умственно, но и физически.

Но, так или иначе, насиловать собственный ум еще более бесчестно, чем топить только что родившихся слепых котят. И если уж на то пошло, я считаю, этим как раз и занимаются люди, убившие свои желания: потопив свой внутренний мир, они мстят тем, кто оказался слабее на их пути, мстят втихомолку и вновь мучаясь совестью. Мир, где никто не боится признаваться себе в желаемом, был бы куда чище и мягче. Но это, к сожалению, лишь теория. Вряд ли ее когда-нибудь удастся проверить, потому что политика, религии и подкрепляемая суевериями мораль еще долго будут довлеть над свободным разумом, чтобы контролировать и подчинять его на радость властьимущим.