Книга Ненаписанное письмо, страница 46 – Игорь Толич

Сочувствовать я не стал, но понял, что это, возможно, единственное, что она рассказала о себе откровенно.

Помню, как нам с тобой, Марта, было непросто первое время посвящать друг друга в прошлое, сколько ревности, негодования, обид это вызывало. Ранило скорее не то, что какие-то вещи случались с нами раньше, а то, что все это происходило друг без друга, до нашего знакомства. Как будто мы были вольны не ошибаться и оставаться незапятнанными до нашей встречи.

Доверие сердечное появлялось в нас постепенно и росло гораздо медленнее доверия в постели. Почему-то людям чуть менее сложно скинуть с себя одежду, чем приоткрыть тайну, скажем, пятилетней давности. И ведь что удивительно: чем старше эта тайна, тем плотнее вокруг нее занавес. Например, признаться в том, что воровал деньги из материнского кошелька в восемь лет гораздо труднее, чем выложить, что стащил с работы упаковку бумаги для принтера, хотя по стоимости обе кражи эквивалентны, а спрос со взрослого обычно выше по сравнению с ребенком.

Я полагаю, все объясняется тем, насколько глубоко пронзило нас то или иное событие. А события из детства зачастую сакральны, основополагающи для наших личностей. Оттого нам не хочется лишний раз касаться их. И больше всего тревожит не отношение собеседника к услышанному, а то, что подумают о нас теперешних.

Ты долго не рассказывала об отце. Отнекивалась, уходила от расспросов, юлила и превращала в шутку. Но, чем дольше я не имел представления об этой части твоей жизни, тем сильнее понимал, как много она значит для тебя. И что бы ты не говорила в последствии, я знал, какая боль сопровождала все твои игривые реплики.

— Представляешь, однажды я получу письмо об огромном наследстве! — шутила ты. — Мой папаша-старикан помрет, а я останусь единственной наследницей!

— Я бы не слишком рассчитывал на это.

— Ты прав. Этот козел наверняка успел состряпать еще несколько детишек. Что ему стоит!

— Ты бы обрадовалась, узнав, что у тебя есть братья или сестры?

— Еще чего! — кипела ты. — Они в любом случае мне не сестры и не братья!

— Но ты ведь говорила, что хотела в детстве сестру.

— Да что за глупости?! Никогда я такого не говорила! Это просто детские причуды! — ты тотчас отворачивалась и заводила иную тему, далекую от семейных проблем.

И я не смел заново возвращаться к болезненным обсуждениям.

А в случае с Сашей болезненным для нее было буквально все, что хоть сколько-то затрагивало ее личность.

Так что к концу третьего часа общения я не знал о ней ровным счетом ничего, зато успел пересказать свои познания об острове, а она успела напиться в хлам.

Я отвез ее домой на своем байке. Допускать ее за руль было опасно и для нее, и для окружающих.

Саша кое-как перешагнула сиденье, держась за мое плечо, и тряхнула головой, которая, по всей видимости, здорово кружилась.

— Твою мать… Почему ты меня не остановил? — раздосадовано ворчала она.

— А ты бы послушала? — усмехнулся я, провожая ее к дому, где она жила.

— Тебе хорошо, Джей. Ты не пьешь.

— А зачем пьешь ты?

Она посмотрела на меня лукаво и улыбнулась.

Мы почти доплелись до лестницы, по которой ей предстояло забраться к себе наверх. Хотя я за нее не переживал: для человека, выпившего не менее трехсот грамм виски она выглядела сносно, я только слегка направлял ее за локоть и контролировал, чтобы никуда не сбежала, потому как Саша уже порывалась отправиться погулять в город.