Книга Ненаписанное письмо, страница 68 – Игорь Толич

And fire in the sky…

Дым распространился повсюду. Серый, безучастный и всеобъемлющий он несколько часов ползал под потолком, и, лишь получив полную свободу ночи, опустился к полу. Я лежал на кровати весь в дыму. Кофе я варить перестал — это мне оказалось не под силу в таком состоянии. Однако сладостное чувство сонливости обещало мне приятное забытье. Я свято верил, что давно поборол бессонницу, но все же немного боялся, что могу не заснуть после отъезда Саши. Лишенный ее уникального эротического снотворного, я уже не столько боялся не совладать с желанием секса, сколько снова трепещал перед ужасами мучительных попыток заснуть.

Да, я уже говорил, Марта, вторым по тяжести проклятием после нашего расставания сделалась бессонница. Как здорово, что Крис некогда открыл мне этот простой и незамысловатый способ расслабиться.

Меня запеленало белесое марихуановое облако. Качели остановились.

Голова приросла к подушке, но глаза все еще рассматривали темноту. Она казалась материальной, ощутимой, будто кусок пирога из мягчайшего бисквита. Я мог проткнуть его пальцем насквозь и облизать невесомую начинку — сиренево-угольную как черничный сок. Беспокойство и жалость отпустили меня.

Я думал о смерти. Думал так спокойно, словно сам окончательно примирился с мыслью, что мертв. Я думал о том, насколько легче было бы для меня, если бы ты умерла, Марта.

Какая странная штука — я оставался бы твоим возлюбленным, горевал, даже, быть может, рыдал тайком, но навсегда знал, что это конец. Наши ссоры, наши недомолвки обрели бы аромат трогательности, вопиюще сладостный, как завершение лета, которое уже не повторить. Я снова и снова хоронил бы тебя, приходил на могилу — мысленно и, возможно, физически, просил бы прощения за что-нибудь. Я бы придумал, за что. Но к мертвым всегда идут без претензий и ожиданий. А я до сих пор чего-то ждал.

Ждал, что ты позовешь обратно? Ждал, что ты где-то за десять тысяч километров, помнишь обо мне и раскаиваешься? Ждал, что я, убитый дурью, курительной и моральной, очнусь утром на твоих руках?

Перестав стесняться своих дурацких фантазий, я признался себе, что всего этого я ждал непрерывно, каждый час после того, как закрыл дверь нашей с тобой квартиры. И немедленно возжелал, чтобы ты умерла — только так я мог избавиться от этого бреда. Иного пути не существовало.

Я умудрился позавидовать Сэму и его трагической потере. И даже нашел оправданным и логичным шаг восстановить кафе на прежнем месте. Ведь ему все равно нечего было терять и не на что было рассчитывать. Значит, выходит, у него было больше сил, не так ли?

Но ты, Марта, была жива. Той жизнью, которую я любил в тебе.

И меня тотчас осенила другая мысль: разве возможно любить мертвого?

Что ты любишь, если ничего нет? Если я скажу, что люблю маму, то к чему, к кому обращена эта любовь? К фантому, к призраку? К тому, о чем даже не могу вспомнить? Какой вес имеет любовь в пустоту? И для кого Сэм написал те слова на скале?

Лгун!

Все лжецы, кто говорит о любви к усопшим! Глупые, двуличные твари!..

Я, кажется, свалился с кровати. Не могу точно описать, как это случилось, но теперь я внятно ощущал носом пол. Он был твердым и вонючим. С тех пор, как перестала являться Пенни, я забывал его мыть. Мне потребовалось куда больше времени на то, чтобы перевернуться, по сравнению с тем, если бы я был трезв.