Книга Ненаписанное письмо, страница 65 – Игорь Толич

Я и теперь был бы счастлив не расковыривать прошлое, не препарировать буквенными шифрами доставшиеся мне судьбой события, но, возможно, возраст подоспел, возможно, слишком много я услышал очищающих мантр, а, может, просто перенасытил сознание различными болями, чтобы не говорить о них сейчас. Знание, как и ум, даются нам не по рождению, а в процессе цикличного переваривания «явление-последствия-вывод». И мне сдается, что некоторые беды можно вынести легче, если впитать их суть заранее. Впрочем, я не сильно уповал на это.

Сашин поступок обжег бы меня не меньше, если бы я знал достоверно его истоки. Но пойманный врасплох, я еще долго не мог прийти в себя.

Курил. Смотрел в окно. Снова курил.

Мне хотелось ее возненавидеть, и я следил, когда в ее жилище погаснет свет. Тогда я пойму, что Саша отправилась тратить презервативы с другим случайным туристом, и смогу не без удовольствия назвать ее шлюхой, плюнув на прощание.

Но прямоугольник не гас, становясь только ярче на контрасте с навалившейся ночью. Саша была дома. Сначала она ходила по комнате в привычном для себя виде — без ничего в один трусах. Потом легла на матрас и долго лежала «звездой», глядя в потолок. Казалось, она впала в кому с открытыми глазами.

Может, она ждала полуночи, чтобы отправиться на дискотеку, которые к этому времени набирали полную силу?

Я скрутил еще сигарету, уселся у края рамы, чтобы Саша не могла меня засечь, и снова наблюдал. Она перевернулась на живот, скомкала простыню и зарылась в нее лицом. Она плакала… Или смеялась?..

Я присмотрелся, прислушался — не похоже на смех. Но на расстоянии пяти метров, разделявших нас, с уверенностью сказать было сложно. Потому я подождал еще немного.

Глянул на часы — половина первого, а Саша еще не одета и не мчит в логово разврата. К двум разберут всех мало-мальски пригодных ухажеров и придется коротать последнюю ночку с сомнительными типами. Но, похоже, Саша передумала куда-либо идти. Почему?..

Неожиданно она встала и начала швырять различные вещи в стену. До меня донеслось шлепанье сандалий, ударившихся о твердую поверхность, затем раздался звон стекла — Саша не пощадила бутылку с остатками рома.

Я не выдержал, побежал к ней.

Преодолел лестницу, замер перед дверью.

— Саша!

Она не отозвалась, и я постучал. Затем толкнул дверь, она была не заперта.

Не знаю, что я рассчитывал увидеть. Я, наверное, вообще прекратил думать в те мгновения. Но найдя Сашу в самом дальнем углу комнаты под гамаком, рыдающую среди битых осколков, я окончательно забыл о том, что еще недавно собирался свернуть ей шею.

Она протянула ко мне руки:

— Джей!..

Я обнял ее. Саша зарыдала еще громче.

— Прости… Прости… — повторяла она, пока я нес ее до кровати.

Той ночью она была нежна со мной, как никогда до этого. Она зацеловала и заласкала каждый микрон моего тела и до рассвета не давала уснуть. Это не было похоже ни на один из наших прежних сексуальных опытов. Секс превратился в последнее, финальное дополнение, когда тепло от касаний переполняло, и делалось невозможным выразить эту энергию никак больше. Мы почти не говорили: лишь какие-то обрывки неоконченных фраз, содержавших наши имена — не вымолвленные обещания, которым поддаются в бреду романтического порыва обреченные любовники.

Только когда небо стало белеть, а слитые с темнотой кроны пальм начали обозначать свои контуры, мы вспоминали с Сашей, как ездили с ней к водопаду, как вылавливали из рыночной бочки самого жирного лангуста, которого нам зажарили на гриле, как свалились с байка в джунглях, не вписавшись в скользкий от дождя поворот, как кормили наглых обезьян, скаливших свои огромные желтые зубы, как целовались под тропическим ливнем, и много чего еще. Мы просто перечисляли воспоминания, одно за другим, смеялись, лежа на боку друг напротив друга, уже бессильные к телесности, чувствуя, как тяжелеют веки.