Книга Белая ведьма для алого дракона, страница 29 – Рина Мадьяр

Он вошел в меня одним долгим, властным движением. Боль, острая и обжигающая, пронзила насквозь. Я вскрикнула, и он немедленно замер, вжавшись губами в мое плечо, чтобы заглушить собственный стон. Его тело напряглось надо мной как струна

Его руки крепко держали меня, не давая отстраниться.

Я пыталась дышать, заглатывая воздух, и боль понемногу начала отступать, сменяясь новым, странным чувством наполненности

— Все, — прошептал он хрипло прямо в мою кожу. — Все, моя храбрая девочка. Самое страшное позади.

И тогда его сдержанность рухнула. Не полностью. Контроль он не терял ни на секунду, но та страсть, что тлела подо льдом, вырвалась наружу. Его движения стали более властными, уверенными, требовательными.

Он вёл меня, направлял, задавал ритм, который заставлял кровь кипеть в жилах. Не осталось места даже стыду или неловкости между нами. Только нарастающая, всепоглощающая волна ощущений, что поднималась из глубины живота, сметая все на своем пути.

Он читал мое тело как открытую книгу, чувствуя каждой клеткой, где прикоснуться, где усилить нажим, где замедлиться, чтобы продлить мучительное, сладкое ожидание. И когда волна наконец накрыла меня, беззвучным криком и ослепительной вспышкой за закрытыми веками. Я услышала, как его собственное дыхание сорвалось на низком, победном стоне, и почувствовала, как его тело напряглось и потяжелело на мне лишь на миг.

Переведя дыхание он покинув меня и перевернулся на бок, унося с собой тепло.

Некоторое время он лежал рядом, глядя в балдахин, его грудь все еще ритмично вздымалась. Я лежала неподвижно, прислушиваясь к безумному стуку собственного сердца, пытаясь осмыслить случившееся.

Он был для меня холодным герцогом. И он был пылким, страстным мужчиной.

Эти два образа наконец сложились воедино, и картина была одновременно пугающей и самой желанной, какую я могла представить.

Через некоторое время он поднялся с кровати так же бесшумно, как и пришел. Оделся. Подошел к двери и, уже уходя, обернулся.

— Спите сладко, герцогиня, — сказал он коротко. И вышел.

Я осталась одна в огромной кровати, пахнущей им, кожей и тем что произошло между нами. Тело ныло и пело от незнакомых прежде ощущений. А на душе бушевала буря из стыда, триумфа, страха и какого-то дикого, первобытного ликования.

Он словно был не тем, кем казался.

Утром, когда я вышла из своих покоев, разница в отношении слуг была ощутима физически. Их поклоны стали глубже, взгляды уважительнее, а в воздухе витало немое, всеобщее понимание.

Замок знал о случившемся. Я прошла по коридору с высоко поднятой головой, чувствуя, как жар заливает щеки, улавливая шёпот слуг.

Я провела утро за своим столом в кабинете, пытаясь сосредоточиться на цифрах и сметах. Но мысли упрямо возвращались к нему. К теплу его рук, к бархатной громаде его голоса, шептавшего мне на ухо, к той неистовой силе, что скрывалась под маской холодного аристократа. Я ловила себя на том, что касаюсь губы, вспоминая его поцелуй, и тут же краснела, с силой тряся головой, чтобы прогнать наваждение.

Марта вошла в кабинет без стука, но на этот раз ее бесстрастное лицо смягчилось едва заметной, одобрительной улыбкой.

— Его Светлость велел передать, что ждет ваших отчетов по ремонту северной башни к полудню.

Годрик заходил с докладом, и его поклон был на градус почтительнее, а взгляд — на оттенок уважительнее. Он уже знал. Все знали. И их молчаливое признание было мощнее любых слов.