Книга История Натаниэля Хаймана, страница 111 – Арм Коста

Сон это или правда? Я не знал, какой ответ был бы лучше…

На следующий день я стоял возле гроба Хейма, а верный Бальтасар, охрипший от рыданий, находился рядом со мной.

Присутствующие на похоронах, а их было много, шептались между собой и выражали нам соболезнования. Бальтасар был очень взволнован и тронут словами, которые говорили об умершем, люди показывали своё благодушие, сожалея о случившемся с Хеймом. Каждый по-своему рисовал величественную и благородную картину его жизни и трагическую — смерти.

Я жестами показывал свою признательность за поддержку каждому, кто был уверен, что я родственник умершего. Мучительно было смотреть на бедного Бальтасара, который то и дело вытирал слёзы красным носовым платком. Мы сомневались, придёт ли Авелин на похороны. Нам ничего не было известно о её намерениях. Старик всё расспрашивал, не видел ли я среди явившихся «ту женщину», но я отвечал уклончиво, не говоря всей правды. А правда была в том, что Авелин не пришла, и не мне её за это судить.

Впоследствии Бальтасар за глаза упрекал женщину за то, что она не соизволила проститься с господином Хеймом — грубое и плачевное недоразумение вышло. В конце концов, беременность и рассудительность не всегда стоят рядом. Бальтасар клялся, что не простит ей такого несправедливого жеста, а я молча соглашался, что любовница Хейма несправедливо отнеслась к погибшему.

Безнадёжность схватила нас за горло.

— Нет, — гневно качал головой старик, — так не поступают — это бессовестно. Это предательство.

Жёсткие слова Бальтасара, казалось, облегчали ему сердце, но летели в меня камнем упрёка, потому что я не выполнил его требования, не убедил Авелин прийти.

Похоронная церемония закончилась, угрюмые мужчины и женщины, понурив головы, выходили с кладбища, садились в свои автомобили, разъезжались по улицам Парижа.

Бальтасар присел на корточки и, обхватив голову руками, разрыдался. Стиснув зубы, он горевал возле могилы Натана Хейма. И тут я увидел неподалёку от могилы высокую женщину в траурном платье и широкополой шляпе с вуалью, а за её спиной — бледного, как бумага, мужчину с чёрными кругами вокруг запавших глаз.

— Ты ведь как-то раз уже смотрел смерти в глаза? — тихо спросила женщина своего спутника.

Мойра устремила свои угольные глаза на Бернарда.

— Скажи мне, госпожа, ты ведь заранее знала, какие муки предстоят им всем? — злобно спросил он.

— Ах, Бернард, мукам и страданиям человеческим нет границ, они делают человека загнанным и уязвимым, достаточно посмотреть на этого.

Мойра указала в сторону Бальтасара.

— Всё это так ужасно, — подытожил Бернард.

Их голоса доносил до моего слуха слабый ветерок.

Судьба и её преданный подопечный присели на скамью в нескольких метрах, пристально глядя на меня и Бальтасара.

От свежевскопанной земли исходил отвратительный запах.

— Пропади всё пропадом! — повторял Бальтасар. — Это всё из-за любви! Я знаю! Всё из-за любви к ней…

Возможно, так оно и есть.

«Любовь возникает внезапно и безотчётно, довольно одной привлекательной черты, чтобы поразить сердце и решить нашу судьбу» (Жан де Лабрюйер).

Только благодаря крепкому кофе я очнулся утром от дремоты, которая всё время ходила за мной по пятам.

— Сегодня заварится большое дело, верно? — спросила Лили, жуя свежий круассан.

Она тихонько пробралась на кухню, пока я, сидя за чашкой ароматного напитка, перечитывал черновик книги. Лили сновала туда-сюда.