Книга История Натаниэля Хаймана, страница 40 – Арм Коста

Натан Хейм явился ровно в пять часов, как я просил. Стоя у окна и наблюдая, как он паркует свой автомобиль класса люкс, я в очередной раз спрашивал себя: «Кто же всё-таки этот господин?» Хейм шёл быстрым уверенным шагом, откинув голову назад. Казалось, он от рождения привык держать голову так горделиво. Войдя в мой скромный кабинет, он улыбнулся.

— О, дорогой друг, приветствую вас!

— Здравствуйте, мсье Хейм. Быстро вы, однако, примчались, — ответил я.

— Собрался и полетел на всех парусах, как только вы позвонили. Кстати, я очень ждал встречи с вами и даже не ожидал, что она произойдёт так скоро.

На лице Хейма мелькнула надежда, словно у пациента, которому сообщили, что он абсолютно здоров и его выписывают из госпиталя.

— Кажется, я знаю, как вам помочь, мсье Хейм! — любезным тоном произнёс я.

— Боже! Правда? Как мило с вашей стороны, мсье Рууд, что вы не отказались от меня и пригласили на очередной разговор, я так надеялся на вас, места себе не находил.

Мой посетитель благодарно прижимал руки к груди, глаза его сверкали. А у меня в памяти возникала то загадочная улыбка Мойры, то лицо живого покойника Бернарда — худое, известково-бледное, бесчувственное. Стоит ли верить этим нездешним силам?

Я сомневался, сработает ли мой план А, но предложил Хейму расположиться в кресле и выслушать меня.

— Ваша история, мсье Хейм, как говорится, «задачка со звёздочкой», и, как я уже понял, с вами не соскучишься.

Гость молча согласился с этим вступлением.

— Не уверен, действительно ли я мудрый человек, но…

— Но вы совершаете благородный поступок.

Натан Хейм закинул ногу на ногу, и я сделал вывод, что он любит перебивать собеседника, заканчивать за него фразы, и не потому, что он человек невоспитанный или пытается блеснуть интеллектом, нет, он внимательно слушает, всё пропускает через сердце и искусно дополняет чужую речь своими мыслями. В нём не чувствовалось никакой замкнутости и недоброжелательности, скорее, он был обтекаем, терпелив.

Я старался побороть свою растерянность, но выстроить мысли в логичную речь было непросто. Хейм, словно чувствуя моё состояние, не улыбался. Мы смотрели друг другу в глаза, он искал в моём взгляде готовность помочь, а я старался разглядеть на его лице правду, которой мне не хватало для понимания истории.

— Вы… — запинаясь, начал я. — Вы должны рассказать мне всё о своей жизни, с самого начала, только тогда я смогу помочь вам. У меня в голове родился, кажется, действенный план, но без вашей биографии я не смогу привести его в действие.

— Да-да… Гм… С чего же начать? — спросил Хейм.

На его лице появилась смущённая улыбка. Думаю, он принял меня за волшебника, способного изменить всё одним взмахом руки. Невооружённым глазом было заметно, что этот человек искренне рассчитывает на меня, полагается на моё всесилие.

— Вы не возражаете, если я буду фиксировать на бумаге кое-какие моменты? Не хочу, вернее, не могу упустить что-нибудь важное! Да, и будьте предельно откровенны в нашем… интервью.

Хейм безоговорочно согласился.

— Откуда вы родом?

— Я родился во Франции, в Нормандии. В семье я был единственным ребёнком. В один ужасный день, когда мне исполнилось семь лет, мои родители отправились в столицу на несколько дней, и больше я их не видел, они не вернулись. Нам сообщили об ужасной катастрофе на железной дороге. Так я остался сиротой. Меня растила и воспитывала приехавшая из Польши бабушка Ева (точнее, Эва Хайман, мать моей матери). Кстати, она не разрешала называть себя бабушкой, ей нравилось, когда я говорил просто: «Эва». Как только мне исполнилось пятнадцать, я перебрался в Канны. Устроился там на работу: рано утром, ещё до открытия ресторана, и поздним вечером, дождавшись на скамье ухода последнего клиента, я мыл полы. Заработав какой-никакой капитал на первое время, я отправился в Париж — город романтики, сумасшедших возможностей и интересных людей. Там я работал «правой рукой» повара одного престижного заведения, мой шеф был славным парнем, и благодаря ему я зарабатывал себе на жизнь.