Книга История Натаниэля Хаймана, страница 44 – Арм Коста

До сих пор я думал, что мною руководят непосредственность, эгоизм и приземлённость. В этом я жил и, должен признать, был вполне доволен собой. Но рассказ Хейма так сильно перевернул мою душу, что я волей-неволей задумался, не сыграли ли безумные мойры злую шутку с судьбами всех людей, встретившихся Натану в жизни: его бабушки, родителей, Авелин Гишар и меня, не ждёт ли нас всех трагический финал.

«Ну уж нет, — твердил я себе, — слишком жестоко играть так с людьми».

Целый час я просидел в кабинете, пытаясь сопоставить жизни узниц концлагеря, родителей Натана, нравоучения Бернарда и эгоистичной гречанки, стремящейся сделать из меня настоящего мужчину. На протяжении всей беседы я внимательно присматривался к Хейму, стараясь улавливать каждое его движение, и то и дело говорил себе: «Вот он сидит передо мной, искренний, честный, простой, да ведь он человек чистой души! Таких людей я ещё не встречал! Разве можно бросить его в беде? И стоит ли сердиться на него за то, что просит моей помощи?»

Эти мысли разгорячили меня. Я вылетел из кабинета, помчался по лестнице, перескакивая сразу по две ступеньки, подбежал к своему автомобилю. Рванул с парковки и, дерзко лавируя в потоке машин, полетел к Мойре Шахор.

По-хорошему, ехать до неё было не меньше получаса, тем более что я попал в самый час пик. Каково же было моё удивление, когда я добрался до дома гречанки за десять минут. По пути не попалось ни одной пробки, а когда я подъезжал к светофорам, они неизменно горели зелёным светом. Как будто некие высшие силы наблюдали за мной и помогали, убирая с пути малейшие препятствия.

Дверь в квартиру гречанки оказалась не заперта. Я толкнул её и бесшумно вошёл в прихожую. Там царил полумрак, но на дереве, служившем вешалкой, я увидел знакомую чёрную широкополую шляпу-федору. Значит, живой покойник здесь!

Я прошёл прямиком в гостиную. Тяжёлые тёмно-зелёные шторы на окнах создавали густой полумрак. Лишь на столе горела свеча, отражаясь в хрустальном шаре. Мойра лежала на диване, уткнувшись лицом в спинку, а Бернард сидел за столом, храня напряжённое молчание. Казалось, он ловит каждый вздох своей спящей госпожи. Он молча кивнул мне и поднёс палец к губам, приказывая не шуметь. Но Мойра почувствовала чужое присутствие, повернулась и открыла глаза. Она улыбалась загадочно, как готическая кошка, но в глазах её светилась затаённая тревога.

— Вы уже не бледнеете от страха, мсье Рууд, — холодно произнесла она.

Сегодня Мойра предстала передо мной равнодушной независимой дамой с ледяным сердцем и властным характером. Она разлеглась на диване, как прекрасная змея, извивающаяся, холёная, сытая, она подмечала мои взгляды, читала невысказанные фразы и прерывала меня на полуслове.

Я смотрел на неё уже без восхищения и страсти. Я видел в Мойре живую книгу причин и следствий, вопросов и ответов. Казалось, моё напряжение неведомыми путями передаётся мадам Шахор и Бернарду. Нас окружила невыносимая духота.

— Скажите честно, бабушка и родители Натана Хейма пострадали от рук ваших сестёр?

На мгновение взгляд Мойры стал злобным, словно её охватил внутренний гнев. Она попыталась изобразить на лице весёлое недоумение, но я схватил её за руку так крепко, что на ней проступили красные полоски.

Жалобным тоном гречанка заговорила: