Онлайн книга «Четыре крыла»
|
А Руслана Карасева вообще ведь не за что было судить. Он просто родился в Скоробогатове, чудом спасся от отца-убийцы, потом жил, терпел то, чем наградила его природа, страдал, плакал, жаждал перемен, трудился честно в поте лица, хотел дружить и помогать – но не родной матери, а другим и… погиб ни за грош. Вроде бы, да? Или нет? Двадцатилетний парень. Приносящий беду… Песчинка – одна среди многих… Уборщица Роза, узнав от Макара, Клавдия и полиции об участи сына, поплакала, порыдала горько с надрывом… А потом успокоилась. Заявила Макару и Клавдию: «Зачем он поперся в Полынь? Нет бы к родной матери вернулся под крыло! Стыдился он меня, нищую, необразованную, вечно пьянством попрекал. Винил – мол, «бесом с хвостом» его родила. А в чем моя-то вина?! Отправился в трудный час не ко мне, не домой, а к чужим людям. Вот и схлопотал от чужих людей. Они злые сейчас, безжалостные» А еще она сказала: «Ладно, надо терпеть. Есть место на кладбище, куда я могу прийти, проведать его. И товарища его неприкаянного, раз уж они вместе лежат». Она поблагодарила Макара и Клавдия. Но взирала на Макара вновь настороженно, с деревенской хитрецой – какой расплаты, брильянтовый мой, потребуешь от меня за свое усердие и поиски? Стать прислугой в твоем богатом доме, вечной и безропотной? Макар перевел ей на карту очередной безвозмездный транш, попросил взять отпуск и съездить отдохнуть. Хоть в Уфу – навестить родню. От ее услуг уборщицы в доме он отказался. Читать нотации насчет ее алкоголизма не стал – ему ли уговаривать ее бросить пить? Роза в свой выходной на маленькой кухне готовила тесто для пирожков-эчпочмаков. На деньги Макара она купила для начинки на рынке баранину – безумно дорогую, она не пробовала ее уже, наверное, лет сто. Вытирая испачканными мукой руками взмокший лоб, она поворачивалась к холодильнику, извлекала из него запотевший «мерзавчик» и с наслаждением глотала из горла ледяную обжигающую нутро водку. И месила свое тесто все веселее, все яростнее… На скоробогатовском кладбище порхали среди надгробий воробьи. Прыгали, чирикали возле фотографий Адониса и Хвоста… Златокудрого красавца-сердцееда и двадцатилетнего паренька, отмеченного роком, некогда влюбленного безответно в ту, которая, возможно, не заслуживала любви… Воробьи пировали: кто-то рассыпал на могилах пшено. Клавдий и Макар коротали вечер дома. На закате тихо в кругу своих. В саду горничная Маша накрывала традиционный английский файф-о-клок. Супруги-учителя Лидочки остались ночевать и вели профессиональные разговоры с Верой Павловной. Макар сидел в гостиной у рояля у распахнутого панорамного окна. Играл одну из своих любимых мелодий Сигэру Умебаяси[47]. Лидочка и Августа в летних сарафанчиках кружились в такт музыке. Танцевали с упоением. Клавдий в ожидании чая разрабатывал эспандером раненую руку. Бац! Что-то шлепнуло его прямо в лоб. Сашхен… Восседая на высоком стульчике у стола, малыш загреб с блюда черешню и метко швырялся ею в сестер и Клавдия. Бросок! Клавдий отбил черешенку здоровой рукой. Еще! Снова он отбил ягодку. Сашхен притих на своем стульчике, подстерегая момент, когда Клавдий отвлечется. Клавдий ему подмигнул – не дождешься, братан. Шкет подрастал… Пальцы Макара скользили по клавишам рояля. Мелодия Умэбаяси летела над парком к Бельскому озеру. За лес, за горизонт. В закатном солнечном свете плясали песчинки… |