Книга Бестолочь, страница 95 – Патриция Хайсмит

— Спасибо.

Все снова замолчали. Билл с Бетти обменялись долгим бессмысленно-многозначительным взглядом, и Билл поднялся.

— Ну, мы, пожалуй, двинемся. Пошли, милая.

Билл часто первым предлагал уходить, не дожидаясь, пока это сделает жена.

Бетти послушно вскочила.

У Уолтера возникло желание задержать их, привести еще какой-нибудь довод, чтобы заставить их поверить. Он ведь считал их самыми добрыми своими приятелями из всех соседей! Он оцепенело проводил их до дверей, засунув руки в карманы пиджака. Они были готовы настроиться против него, да что там готовы — уже настроились. Любимая древняя забава рода человеческого — травля ближнего.

— Доброй ночи! — крикнул им Уолтер, умудрившись придать голосу бодрости. Закрыв дверь, он обратился к Элли: — Что ты об этом думаешь?

— Они ведут себя, как любая обычная пара на их месте, поверь мне, Уолтер. Может быть, лучше, чем большинство.

— А ты видела, чтобы вели хуже — по отношению ко мне?

— Нет, не видела. — Она принялась убирать со стола. — Если б видела, я бы тебе сказала.

По ее тону Уолтер понял, что она больше не хочет разговаривать на эту тему. Но если нельзя поговорить с тобой, подумал он, то с кем же, черт побери, мне вообще тогда говорить? Вдруг он представил себе, что Джон узнал о вырезке, и внутри у него все оборвалось. Он представил, как сомнения Джона превращаются в уверенность. Он стал помогать Элли, но та уже почти справилась. Она знала, где что стоит, и работала быстрее Клавдии. Кофе подходил в кофеварке, Элли даже собралась мыть посуду, но он велел оставить на утро для Клавдии. Когда они привели кухню в порядок, кофе был готов, кофейник отнесли в гостиную, где Уолтер разлил кофе в чашки.

Элли села на диван и устало откинулась на подушку. Боковой свет от лампы подчеркивал изгиб ее славянской скулы. С лета она похудела, загар почти весь сошел, но сейчас она казалась Уолтеру еще привлекательней. Он склонился над ней, она открыла глаза, он поцеловал ее в губы. Она улыбнулась, но в ее взгляде он уловил настороженность и нерешительность, словно она не знала, чего от него ждать. Она обняла его за плечо и не отпускала, но и ничего не сказала. Он тоже молчал, целовал ее в лоб и в губы, ощущая покой и какой-то животный уют от того, что держит ее в объятиях. Негоже, однако, подумал он, что они молчат. Негоже вот так целоваться: ему — потому что она рядом и доступна, ей — потому что тянется к нему всем своим телом. Он чувствовал ее желание по тому напряжению, с каким она себя сдерживает, по ее замершему дыханию, по тому, как она раскрылась ему навстречу. Уолтера это не радовало, но он не разомкнул объятий и продолжал ее целовать.

Когда Элли встала за сигаретой, Уолтер ощутил, как ее желание тащит, притягивает его через разделившее их пространство. Он тоже поднялся, чтобы поднести ей зажигалку. Она обняла его за шею.

— Уолтер, — произнесла она, — я хочу провести у тебя ночь.

— Я не могу. Не здесь.

Она обняла его еще крепче.

— Тогда поедем ко мне, ну, пожалуйста.

Его смутила мольба в ее голосе, и сразу же стало стыдно за собственное идиотское смущение.

— Я не могу, Элли. Не могу — пока что. Ты понимаешь?

Он опустил руки. Она медленно потянулась за зажигалкой, прикурила.

— Не уверена. Но, видимо, придется постараться.

Уолтер не мог выдавить из себя ни слова. Дело не в доме и даже не в его нынешней неотзывчивости, подумал он, не это следовало объяснять. Другое держало его за язык — он даже не мог ей сказать, что когда-нибудь все будет по-другому, что в его планах на будущее ей вообще отводится место.