Книга Превращения Арсена Люпена, страница 113 – Морис Леблан

Рауль размышлял. Потом спросил:

– Допустим. Но преступления?.. Но эта потребность убивать?..

Он не расслышал ее тихого ответа и продолжил:

– Твоя мать была не единственной, кто воспитывал тебя, Жозина, и приучал к злу. Кем был твой отец?

Ему показалось, что прозвучало имя Леонара. Неужто она хотела сказать, что Леонар был ее отцом, что как раз он был тем человеком, которого выслали из Франции одновременно со шпионкой (а это казалось вполне правдоподобным)? Или же именно Леонар сделал из нее преступницу?

Рауль ничего больше не знал и потому не мог проникнуть в те мрачные глубины, где рождаются темные инстинкты и где подвергаются чудовищному брожению расшатанная психика, расстроенные нервы, душевная опустошенность… и все пороки, все тщеславие, все кровожадные желания, все неуловимые и жестокие страсти, которые неподвластны нашему сознанию.

Он уже не расспрашивал ее.

Калиостро тихо плакала, и он чувствовал ее слезы и поцелуи на своих руках, которые она сжимала так отчаянно, что он не находил в себе сил их отнять. Жалость исподволь прокралась в его сердце. Дьявольское создание оборачивалось человеческим существом, женщиной во власти извращенного инстинкта, мучимой непреодолимыми силами, которую, быть может, стоило судить с некоторым снисхождением.

– Не отталкивай меня, – молила она. – Ты единственный человек в мире, который может спасти меня от зла. Я это сразу почувствовала. В тебе есть некая цельность, некая чистота… Ах! Любовь… любовь… только она успокаивает меня… кроме тебя, я никого не любила… И если я буду отвергнута тобой…

Нежные губы прижались к губам Рауля с бесконечной истомой. К состраданию, которое всегда ослабляет волю мужчин, примешались сладострастие и желание.

И может быть, если бы Калиостро ограничилась этой невинной лаской, он и сам поддался бы искушению снова вкусить сладость ее губ, которые с готовностью раскрылись ему навстречу. Но тут она вскинула голову, скользнула руками по его плечам, обвила его шею, заглянула в глаза, и этого было достаточно, чтобы Рауль увидел в ней не страдалицу, а расчетливую красотку, которая хочет соблазнить его и привычно пускает в ход нежный взгляд и манящие губы.

Известно, что взгляды влюбленных словно бы соединены незримой нитью. Но Рауль слишком хорошо знал, что скрывается за этим очаровательным, невинным и скорбным выражением лица! Красота не могла искупить уродство и низость души, которые он видел столь ясно. Стряхнув морок и овладев собой, он оттолкнул обнимавшую его сирену и сказал:

– Помнишь… однажды на барже… мы испугались… подумали, что вот-вот задушим друг друга… И сегодня у меня такое же чувство… Если я снова окажусь в твоих объятиях, я погибну. Завтра или послезавтра, но меня ждет смерть…

Она выпрямилась, и Рауль сразу ощутил ее злость и враждебность. Ею снова овладела гордыня, и между ними точно пробежала искра, заставив их мгновенно перейти от какого-то оцепенения, еще хранившего воспоминание о любви, к острой жажде ненависти, к желанию подстрекать друг друга.

– Да ведь, в сущности, – продолжал Рауль, – мы с тобой с первого дня были заклятыми врагами. И ты, и я – мы оба – думали только о поражении другого. Особенно ты! Я был соперником, чужаком. В твоих мыслях мой образ был неотделим от идеи убийства. Вольно или невольно, но ты меня приговорила.