Книга Превращения Арсена Люпена, страница 292 – Морис Леблан

– Не думаю, – ответил Барнетт. – Консьержка не желала навлекать на себя подозрения и просто-напросто сожгла их.

– Однако… ведь он же мог хватиться бумаг?

– Нет.

– Как это «нет»? Не мог же он не заметить исчезновения такой пачки документов!

– Конечно мог, как не заметил и появления пакета акций.

– Но вот открывает он свой портфель и…

– Он его не открывал. Он никогда его не открывает. Портфель Туфмона – как и портфели многих других политических деятелей – всего лишь видимость, декорация, символ власти и призыв к порядку. Если бы он его открыл, то, уж конечно, потребовал бы вернуть ему документы и отдал бы акции. Однако он ничего не потребовал и ничего не вернул.

– Но как же он обходится, когда работает?

– А он и не работает. Человек не обязан работать только потому, что носит с собой портфель. Чтобы не работать, достаточно иметь портфель бывшего министра. И когда вчера вечером в палате депутатов (а я там был и, следовательно, знаю, что говорю) Туфмон выложил на трибуну свой портфель бывшего министра, министерство содрогнулось. Сколько нежелательных документов должно было находиться в портфеле этого великого труженика! Сколько цифр! Сколько статистических данных! Туфмон расстегнул портфель, но ничего не вынул из двух его туго набитых отделений. Время от времени он, не прекращая говорить, клал руку на портфель, словно намекая: «Все это у меня тут!» А там всего только и было что двенадцать «африканок» Бешу, акции Гассира да старые газеты. И этого оказалось достаточно, чтобы свалить министерство.

– Но откуда ты все это знаешь?

– Ответ прост: когда Туфмон около часу ночи вышел из палаты и направился домой, какой-то прохожий толкнул его, якобы нечаянно, и портфель шлепнулся на тротуар. Другой прохожий, сообщник первого, подобрал портфель и успел сунуть в него пачку старых бумаг вместо пакета с акциями, который и унес с собой. Должен ли я назвать тебе имя этого второго субъекта?

Бешу ухмыльнулся во весь рот. Теперь, когда у него в кармане лежали все его двенадцать «африканок», он находил эту историю с Туфмоном крайне забавной.

Барнетт сделал пируэт и воскликнул:

– Вот и весь секрет, старина; а чтобы раскрыть эти удивительные тайны, подышать воздухом этого дома и запечатлеть эту историю на бумаге, я диктовал свои мемуары и брал уроки игры на флейте. Это была очаровательная неделя! Флирт на четвертом этаже, развлечения на первом. Гассир, Бешу, Туфмон… и прочие марионетки, которыми я управлял, дергая за веревочки.

И знаешь, труднее всего было поверить, что Туфмон так и не догадался о мелких кознях своего портфеля и таскал в нем, сам того не ведая, дюжину твоих «африканок». Просто непостижимо! А уж что думала о господине Туфмоне консьержка!.. Представляю, как она удивлялась! Скорее всего она считала, что Туфмон попросту прикарманил двенадцать «африканок» и остальные акции. Ну и фрукт же этот Туфмон!

– Я, наверно, должен просветить его на сей счет?

– А зачем? Пускай продолжает таскать старые газеты и спать на своем портфеле! Нет, Бешу, никому ни слова об этой истории!

– За исключением Гассира, конечно? – сказал Бешу. – Я ведь обязан вернуть ему акции и тем самым посвятить в курс дела.

– Какие такие акции? – спросил Барнетт.

– Да те, что ему принадлежат, – ты же нашел их в портфеле Туфмона!