Книга Девушка из Монтаны, страница 40 – Грейс Ливингстон Хилл

– Возьмите, – сказал он. – Это вам немного поможет. Берите, берите! Я не смогу оставить вас – и не оставлю! – если вы не возьмете, – добавил он, видя, что она колеблется. – Я должен вам куда больше, ведь вы спасли мне жизнь. Я в неоплатном долгу перед вами. Возьмите. Если это ранит вашу гордость, то можете вернуть мне эти деньги, когда у вас появятся свои. Возьмите, прошу вас. Мне самому всего хватит. А вы сможете останавливаться на ночлег в приличных местах. Вы ведь будете осторожны, обещаете? Здесь на конверте мое имя. Пожалуйста, напишите мне, сообщите, в порядке ли вы.

Он направился к поезду, потом побежал обратно.

– Вы так и не сказали, как вас зовут! – запыхавшись, воскликнул он. – Говорите, быстрее же!

– Элизабет, – выдохнула она и жестом отослала его.

Кондуктор уже что-то кричал ему, двое мужчин подсадили его на площадку. Он вскочил в поезд с грацией человека, привычного к таким путешествиям, поезд с грохотом тронулся, а он стоял на площадке и кричал:

– Куда вы сейчас направитесь?

За шумом она не расслышала, просто помахала и послала храбрую улыбку – в обрамлении непролитых слез. Ему, стоящему на этой шаткой опоре, беззаботно мчавшей его вперед, все происходящее казалось медленным самоубийством. Она подождала, пока поезд снова превратился в черную точку на горизонте, и медленно выехала на дорогу. Ее одинокий путь продолжался.

А он стоял на площадке и смотрел, как она исчезает вдали – маленькая фигурка в коричневом платье на маленьком коричневом коне, такая стойкая, такая упрямая, такая хорошая. Какие прекрасные у нее глаза, и губы, когда она улыбалась, и какая красивая рука, которой она махала ему вслед. Чудесная, чудесная, чудесная! Ну почему он сразу этого не понял? Почему покинул ее? Но как он мог остаться? Матушка, возможно, при смерти. Он должен присутствовать при ее последнем напутствии. Жизнь и смерть боролись в его душе.

Образ маленькой смуглой девушки и маленькой коричневой лошадки растаял вдали. Как он ни напрягал зрение, их уже больше не было видно. Он обратил свой взор на то, мимо чего проезжал. Увидел старый, грязный салун: что это салун, было понятно по мужчинам, толпящимся возле открытых дверей, по стоящим у входа бочонкам и флягам с выпивкой. Из салуна вывалились четверо, они утирали рты и что-то орали, к забору были привязаны четыре лошади. Он не успел толком разглядеть их, но они сильно походили на тех четверых, которых он видел возле школы.

Он вздрогнул, посмотрел назад. Вдали скрылись маленькая смуглая девушка на маленькой коричневой лошади, маленькая коричневая станция, скрылся, превратившись желто-зеленое пятно, салун с теми мужчинами.

В отчаянии он смотрел на железнодорожную насыпь. Он должен вернуться! Он не должен был оставлять ее в такой опасности. По любому праву людскому он должен о ней заботиться. Она была ниспослана ему. Она была его долгом.

Но поезд мчался, земля убегала из-под колес, и прыжок на ходу означал бы верную гибель. Ему снова вспомнилась матушка и слова девушки: «Вы же и сами знаете, я вам никто».

Поезд мчался по долине между двумя горами, желто-зелено-коричневое пятно осталось далеко позади. Ему привиделась крышка гроба, прикрывающая прекрасное лицо девушки, и как он сам опускает эту крышку.

Он прошел в вагон, уселся, надвинул на глаза шляпу. Он все силился припомнить салун и тех четырех мужчин у входа – они ли это, те, кто преследует ее? Временами мысли становились невыносимыми, и он уже был готов рвануть за шнур, чтобы поезд остановился, – он бы отправился назад пешком. А потом на него навалилась полная безнадежность: где ее искать? Она уже наверняка куда-то отправилась. И он снова сел на место и попытался заснуть. Но легкая дремота принесла образ девушки, скачущей по прерии, и четырех гнавшихся за ней мужчин. «Элизабет, Элизабет, Элизабет», – стучали колеса.