Книга Сон на яву, страница 47 – Рада Теплинская

– Антониета получила аристократическое воспитание. Она выросла в Коннектикуте и лишь понаслышке знала о нашем суровом Техасе, о его необъятных просторах, девственной природе и… отсутствии цивилизации… а тут еще этот «Эвергрин»… – Он попытался выдавить из себя грустную, искаженную болью улыбку и пожал плечами, словно признавая собственную непоправимую глупость. – После смерти дона Армандо на ранчо никто не жил больше четырнадцати лет. Дом пришел в полное запустение и требовал серьезного ремонта. Местность там совершенно дикая, непроходимые заросли чапараля, на многие мили вокруг ни души. Там живут только дикие лонгхорны, волки и гремучие змеи. Антониета увидела такое впервые в жизни. Она-то думала, что после свадьбы они с Эрнесто будут жить в «Кипарисовых водах».

Он на мгновение замолчал, словно собираясь с духом, перебирая в памяти цепочку событий, которые привели к этой абсурдной, немыслимой ситуации. На его лице читалось сожаление, какое-то странное сочетание раскаяния и упрямой уверенности в своей правоте, словно он одновременно терзался угрызениями совести и отчаянно пытался убедить себя, что поступил единственно правильным образом. Затем он продолжил уже тише, почти шёпотом:

– Антониета позже призналась, что влюбилась в «Кипарисовые воды» с первого взгляда. Местность вокруг Сан-Фелипе больше напоминает то, к чему она привыкла на Востоке. В Сан-Фелипе хоть какая-то цивилизация, повсюду разбросаны плантации с красивыми особняками, утопающими в зелени. Повсюду потрясающая красота, хлопковые поля, а необработанные земли покрыты пышной, почти тропической зеленью, которой славится эта часть Техаса.

Роман снова беспомощно пожал плечами, и в его грустной улыбке теперь сквозили усталость и обречённость. Он выглядел сломленным, как будто непосильная тяжесть принятого им решения раздавила его, оставив лишь слабую, призрачную тень прежнего властного и уверенного в себе мужчины.

– «Эвергрин» – это почти полная противоположность Сан-Фелипе. Дикая, необузданная природа, жестокая и враждебная человеку. Жить на ранчо такой утончённой и нежной натуре, как Антониета, было бы невыносимо трудно! Она просто не смогла бы выжить в таком диком и пустынном месте. Для неё это была бы настоящая тюрьма, золотая клетка, в которой она бы увяла, как редкий экзотический цветок, пересаженный в бесплодную и каменистую почву.

По лицу Эмили пробежала тень. Она не знала, что и думать. Слова Романа звучали как тщательно продуманное самооправдание, как отчаянная попытка смягчить чудовищность его поступка, представить его в более выгодном свете. Но в то же время она видела в его глазах настоящую, неподдельную боль и искреннюю убеждённость в том, что он поступил правильно или, по крайней мере, так, как должен был поступить. Но было ли это действительно правильно? Или же он просто пытался убедить себя в том, что совершил наименьшее из зол, что выбрал наиболее щадящий вариант из всех возможных, хотя прекрасно понимал, что никакого «щадящего» варианта в этой ситуации не существует в принципе? Эмили понимала, что за словами Романа скрывается нечто гораздо большее, какая-то глубокая личная трагедия, которая и привела его к этому отчаянному шагу. Она чувствовала, что между строк читается всепоглощающее одиночество, глубокий страх, возможно, даже своеобразная, искажённая любовь. Но достаточно ли этого, чтобы оправдать его непростительный поступок? Вопрос оставался открытым, и Эмили понимала, что ей предстоит долгий и мучительный путь, полный сомнений и противоречий, чтобы до конца разобраться в этой запутанной, трагической истории и понять, что же на самом деле произошло в семье Агилар. И сможет ли она вообще когда-нибудь его простить. И себя тоже.