Книга Сон на яву, страница 60 – Рада Теплинская

Теперь Эмили понимала, почему Роман и Эрнесто без памяти влюбились в эту женщину. Перед такой красотой трудно было устоять, перед ней хотелось преклоняться, воспевать её в стихах, запечатлевать на холсте, увековечивать в веках. Она была музой, вдохновением, воплощением идеала. Эмили с девичьим восхищением, смешанным с щемящей завистью, смотрела на очаровательную Антониету, словно на редкую диковинную птицу, залетевшую в её серую жизнь и раскрасившую её яркими красками. Она невольно подумала о своей невзрачной фигуре, казавшейся ещё более блёклой на фоне пышных форм Антониеты, о невыразительном лице, лишённом той божественной искры, что горела в глазах хозяйки дома, и о старом льняном платье, которое после долгой и утомительной дороги было в плачевном состоянии — помятое, пыльное, с предательски выбившимися нитками, словно символизировавшими её собственную изношенность и усталость. Антониета Агилар — жена Романа, хозяйка этого величественного дома, похожего на сказочный замок, неприступная королева в своих владениях, и если Эмили ей не понравится, если она не завоюет её расположение, то её пребывание здесь превратится в настоящий ад, в нескончаемую пытку, в жизнь, полную страха и унижения.

Стоило только Антониете взглянуть на Эмили холодными, как арктический лёд, голубыми глазами женщины, привыкшей повелевать и подчинять, как та сразу поняла, что её появление не вызывает особого восторга у жены Романа. Это читалось в мимолетном выражении презрения, мелькнувшем в глазах хозяйки, словно она смотрела на насекомое, вторгшееся в её идеально убранный дом, в едва заметной усмешке, исказившей её прекрасное лицо, превратив ангельское выражение в гримасу отвращения. Губы Антониеты скривились, словно она почувствовала неприятный запах, исходящий от незваной гостьи, словно ее присутствие оскверняло безупречную атмосферу «Кипарисовых вод».

– Значит, ты всё-таки привёз её с собой, – произнесла она ледяным тоном, полным скрытой неприязни, словно выплюнула яд, отравив воздух вокруг. Каждое её слово было пропитано отвращением, каждая буква – клеймом, выжигающим кожу. Её голос звучал как хруст льда под ногами, как предупреждение о надвигающейся катастрофе.

Роман попытался успокоить супругу, погладив её по руке и прошептав что-то успокаивающее, похожее на бессвязное бормотание, как будто он потерял дар речи от страха перед её гневом, но ему помешал Эрнесто, возникший словно из ниоткуда, словно тень, материализовавшаяся из мрака и готовая поглотить всё вокруг.

– Говорят, приближающееся материнство пробуждает в женщине нежность и мягкость, – насмешливо растягивая слова, полные сарказма, произнёс он, словно бросая вызов самой природе. В его голосе звучала откровенная издевка, презрение к лицемерию и притворству, готовность сорвать маску с любого, кто попытается его обмануть. – Только к тебе, дорогая мачеха, это, по-моему, не относится, верно?

Руки Антониеты непроизвольно сжались в кулаки, выдавая ее кипящую ярость, словно пар, вырывающийся из перегретого котла; голубые глаза гневно сверкнули, метая молнии, готовые испепелить всех, кто попадется под руку. В ее взгляде читалась неприкрытая ненависть, жажда мести и желание уничтожить все, что угрожает ее благополучию.

– Ты надоел мне своими шуточками! – закричала она, срываясь на визг, и голос ее дрожал от злости, как натянутая струна, готовая лопнуть. – Возвращайся на своё жалкое ранчо, где нет никого, кроме змей и быков с коровами! Я не хочу, чтобы ты приезжал в мой дом! Слышишь, чтобы ноги твоей больше не было в «Кипарисовых водах»!