Книга Сердцеед в Венецианской паутине, страница 22 – Натали Карамель

Я почувствовал на себе взгляд. Поднял глаза. Луи быстро отвел свои, уставившись в тарелку. Но в том мелькнувшем взгляде я прочел целую бурю: страх, вину, растерянность, а может быть, и злость? Я положил вилку. Звук металла о фарфор прозвучал неожиданно громко в тишине.

«Надеюсь, твой отчет Его Величеству будет столь же… лаконичен, Луи», — произнес я ледяным тоном, глядя поверх его головы. — «О нашем ужине, к примеру.»

Он вздрогнул всем телом, будто его хлестнули. Вилка звякнула о край тарелки. Он побледнел еще больше, если это было возможно.

«Я… я не… Леонард, я…» — бормотал он, запинаясь, не в силах поднять глаз.

«На сегодня все», — перебил я, вставая. — «Отдыхай. Завтра будет… насыщенный день.» Я не стал уточнять, для кого именно.

Луи поднялся, пошатываясь — то ли от слабости, то ли от вина, то ли просто от страха. Он поклонился, неловко, и, не глядя на меня, поспешно вышел, словно бежал от призрака.

Мои собственные покои встретили меня гулким эхом пустоты. Огромная кровать под балдахином, камин с тлеющими углями, тяжелая мебель — все было чужим, холодным, временным пристанищем. Ловушкой в ловушке. Я погасил свечи, кроме одной у кровати, и лег, не раздеваясь, поверх покрывала.

Темнота не принесла покоя. Она лишь усилила звуки. Каждый скрип половицы за дверью заставлял сердце биться чаще. Каждый отдаленный плеск воды в канале казался сигналом. Шаги в коридоре — чьи? Слуги? Шпионы? Убийцы де Лоррена, уже знающего о моем прибытии и истинной миссии? Образ «Лап Льва» — нашего герба на дверях — возникал перед глазами: каменные когти, готовые сомкнуться.

Я достал мешочек с цехинами. Пересыпал тяжелые монеты из ладони в ладонь. Их холодный звон был музыкой интриги и предательства. Не богатство. Плата за вход в тень. За право лгать, подкупать, возможно — убивать. Официальная миссия короля казалась детской игрой в саду Тюильри по сравнению с этой бездной, куда я ступил.

«Найди Змею в его Гнезде. Раздави Голову». Слова тетки горели в мозгу. За ними — образ Елены. Ее улыбка, глаза, полные доверия и надежды. Единственное тепло в этом ледяном дворце. Единственная причина терпеть этот гнет, идти в завтрашний ад «Рыжего Осла». Ради нее. Ради нашего будущего. Или нас всех погребут. Я сжал цехины в кулаке до боли. Золото впивалось в кожу.

Утро пришло серое, влажное, не приносящее облегчения. Я проснулся от тихого, но настойчивого стука. Камердинер — немолодой, с бесстрастным лицом и безупречными манерами — вошел, неся кувшин воды и полотенце. Процесс одевания превратился в тягостный ритуал. Каждое прикосновение слуги, каждое его движение казались мне изучающими. Я молча наблюдал за его ловкими пальцами, завязывающими галстук, поправляющими складки камзола. Надевал ли этот человек маску слуги поверх лица шпиона? Я молчал, отвечая лишь кивками на вопросы о выборе одежды. Мое собственное молчание было единственным щитом.

Позже, в кабинете, меня ждал строй слуг. Марко стоял чуть в стороне, как каменная статуя бдительности. Старший лакей, ключник, дворецкий, горничные — лица, полные подобострастия, скрытого любопытства, а может быть, и страха. Марко перечислял имена и обязанности сухим, бесцветным голосом.

Я медленно прошел вдоль строя, вглядываясь в каждое лицо. Искал слабину, фальшь, излишнюю уверенность. Старшему лакею, человеку с хитрыми глазами и слишком гладкими речами, я задал внезапный, не относящийся к делу вопрос о порядке доставки утренней почты и приема посетителей. Тот ответил четко, отработанно, но его взгляд на мгновение метнулся в сторону к Марко. Мельчайшая заминка. Я поймал этот взгляд и ответил собственным — тяжелым, оценивающим. Кивнул Марко. Доверять нельзя никому. Стены действительно имели уши, а слуги — слишком много глаз.