Книга Сердцеед в Венецианской паутине, страница 23 – Натали Карамель

Я отдал первые формальные распоряжения — о наведении порядка в дворцовой библиотеке («Я ценю тишину и знания»), о строгом учете всей входящей и исходящей корреспонденции («Ничего не терять, все докладывать мне лично»). Слова звучали чужим, напыщенным тоном «важного господина». Маска графа-посла была надета крепко.

Когда слуги удалились, я подошел к высокому окну кабинета. Туман над каналом начинал рассеиваться, открывая мрачную красоту города-ловушки. Мой взгляд скользнул по противоположному берегу, по балконам соседних палаццо. И замер. На одном из них, почти незаметный среди пышной зелени кадок, стоял одинокий горшок с ярко-красной геранью. Цветок, неестественно яркий для этого серого утра и чопорного балкона. Условный знак? Сигнал?

Время иллюзий кончилось. Пора в «Рыжего осла». Пора делать первый ход.

Я опустил руку в карман. Пальцы сомкнулись вокруг холодного, тяжелого мешочка с цехинами. Шероховатая кожа, четкие грани монет сквозь ткань.

Первый ход. Брагадин.

Тусклый свет венецианских фонарей, отражавшийся в черной воде каналов, дробился на тысячи маслянистых бликов. В гондоле, направлявшейся к мрачному острову Джудекка, царило напряженное молчание, нарушаемое лишь плеском весел гондольера и далекими, пьяными криками с берега. Воздух был влажен, тяжел, пропитан запахом тины, жареной рыбы и дешевых духов.

Я сидел напротив Луи. Он выглядел почти прилично в темном камзоле, тщательно зачесанных волосах и… с неожиданно серьезным выражением на все еще бледном, но уже не таком изможденном лице. Его обычно насмешливый или жалобный взгляд был скрыт под маской холодной сосредоточенности. Эта перемена настораживала больше, чем его прежнее нытье.

Гондола резко качнулась, огибая ржавую сваю. Луи ухватился за борт, его пальцы побелели. В этот момент, не поднимая глаз, он заговорил. Голос был тихим, ровным, лишенным привычных интонаций — будто читал доклад.

«Граф. Я не дурак. Я знаю, зачем меня пристегнули к вам, как щенка к поводку.»

Я не ответил, лишь пристальнее вглядывался в его профиль, освещенный мерцающим фонарем на носу гондолы. Тени играли на его все еще опухшем носу.

«Король хочет знать все,» — продолжил он, все так же глядя в черную воду. «Каждый ваш шаг. Каждое слово. С кем говорите, что пьете, в чью постель… залезаете.» На последнем слове голос дрогнул, но не от наглости, а от чего-то другого. «Я должен докладывать. Это моя цена за то, чтобы герцог Конде не растерзал меня по возвращении.»

Он замолчал, будто собираясь с мыслями. Гондола мягко причалила к темной, заросшей водорослями пристани острова Джудекка. Впереди маячило зловещее здание таверны «У Рыжего Осла» — желтый свет в маленьких окнах, грохот музыки, хриплые крики, тени, мелькающие за мутными стеклами. Запах прогорклого пива, пота и жареного лука ударил в нос.

Луи поднялся первым, ловко перешагнул борт на скользкие камни. Он обернулся, и в свете фонаря я увидел его глаза. В них не было ни злобы, ни прежней легкомысленности. Была усталость. И что-то еще… ностальгия? Сожаление?

«Раньше… до того, как ты… изменился…» — он сделал паузу, тщательно подбирая слова. «…Мы с тобой, ходили по таким кабакам не по королевскому указу, а ради веселья. Помнишь «Золотую Лилию» в Париже? Тот скандал с актрисой и виконтом? Мы тогда еле ноги унесли!» На его губах мелькнула тень той старой, беспечной ухмылки. Но тут же погасла. «Жаль, что все кончилось. Жаль, что ты остепенился. Но…»