Книга Летний сад, страница 133 – Полина Саймонс

– Это просто пустые слова. – Александр закрыл лицо ладонью.

Татьяна отвела его руку, наклонилась к нему:

– Один человек говорит другому о его матери! Скажите нам, кто вы такой, майор Белов, и мы позволим вашей матери жить. Пустые слова?

– Да. – Александр не владел собой. Он оттолкнул ее. Она снова прижалась к нему.

– Берк хочет, чтобы ты знал: его слова могут оказаться правдой. Он хочет сказать тебе, что такое возможно, а потом сразу ухватится за твои слова. Он готов продать тебе все, во что ты поверишь. И ты вернулся бы в Советский Союз. Ты разве не помнишь Германовского в Заксенхаузене? Пожалуйста… Ты ведь не хочешь отдать им это, мы с ними покончили.

– Так ли?

– А разве нет?

Ему хотелось отвернуться от нее, но она ему не позволяла.

И они смотрели друг на друга в темноте.

Наконец Александр едва слышно заговорил:

– Если я вернусь туда, как я смогу ей помочь?

– Никак. Ты просто погибнешь. Но ты должен успокоить себя, понять, что он тебе лжет.

– Я не могу успокоиться. А ты не все знаешь. Ты не знаешь. Ты не была бы такой бесцеремонной, будь это твоя мать.

– Я не бесцеремонна. Не обижай меня. Я никогда не бываю бесцеремонна.

У Александра защипало в глазах. Ему хотелось извиниться, но он не мог.

Татьяна прошептала:

– Из всех моих родных мне ближе всего был Паша, не мать. И скажу тебе вот что: если бы Берк мне сказал, что Паша все еще жив и находится с врагами в польских лесах, я бы послала его к черту. Я не отправила бы тебя искать его.

– Это хорошо, потому что, как ты понимаешь, я бы послал все это.

– Не послал бы, милый, – прошептала Татьяна. – Ты бы сделал все, что мог, чтобы схватиться с судьбой. Как я делала все, чтобы спасти Мэтью Сайерза. Но каждый раз это было бесполезно, – продолжила она едва слышно. – К несчастью, иногда того, что мы делаем, просто достаточно.

Они замолчали; заснуть оба были не в силах.

Матери Александра, Джине Боргезе, было семнадцать, когда она уехала из Италии в Америку, чтобы начать новую жизнь современной, прогрессивной молодой женщины. Там она познакомилась с Гарольдом Баррингтоном, американцем из семьи первых колонистов; они полюбили друг друга – очаровательная итальянка и американский радикал, – они поженились, что было уж очень не прогрессивно. Она сменила имя, стала Джейн Баррингтон. Они изменились. Она оставила свой изначальный католицизм. Оба стали коммунистами. Им это казалось таким правильным. Ей было тридцать пять, когда она наконец родила Александра, ведь ей так отчаянно хотелось ребенка; казалось даже нехорошо так желать чего-то для себя лично. Ей было сорок шесть, когда они перебрались в Советский Союз. Ей было пятьдесят два, когда ее арестовали. Теперь ей было бы шестьдесят четыре. Могла ли она прожить двенадцать лет в Перми-35, феминистка, коммунистка, алкоголичка, жена, мать Александра? В снах Александр видел отца. Видел Татьяну. Но никогда не видел мать, даже как легкий призрак, не слышал ее голоса. Ее нет, твоей матери. Она никогда не вернется. Он думал, что она глубоко похоронена в его сердце, и все же одно слово потертого маленького человечка вроде Берка выдернуло ее из могилы.

Посреди ночи Татьяна вдруг сказала:

– Ты так неровно дышишь, Александр. Не терзай себя. Разве ты не можешь видеть сквозь ложь?

– Не могу, – прошептал он. – Потому что мне отчаянно хочется, чтобы это оказалось правдой.