Книга На краю любви, страница 100 – Елена Арсеньева

Гвоздиков разглядывает ножку в кокетливом красном чулочке, восхищается ее красотой и стройностью и жалеет, что у его жены не столь красивые ноги. А ведь ноги – это самая прелестная (с точки зрения башмачника!) часть женской фигуры. Весельчаков наливает ему вина и рассказывает историю своего выдуманного приятеля, который содержал жену в такой строгости, что не покупал ей новых нарядов и даже новых чулок, беспричинно ревновал бедняжку, так что она в конце концов сбежала от него с адвокатом!

Гвоздиков впечатлен. Он уходит, сообщив, что заказ будет готов к примерке через два дня.

В своей мастерской он тачает башмаки из самого красивого и дорогого сафьяна и хвастается перед женой своим искусством. Потом просит ее примерить башмачки, однако Лиза горько плачет и жалуется, что ее чулки слишком грубы и все штопаны-перештопаны. В них ее ноги кажутся толстыми и некрасивыми. В доказательство она поднимает юбку, и Гвоздиков сам в этом убеждается. Он раскаивается и дает жене денег на покупку самых красивых чулок – только обязательно красных.

Появляется Андрюха в образе торговца галантереей, и Лиза в присутствии Гвоздикова выбирает себе черные и белые чулки, потому что боится, как бы зрелище ее ног в красных чулках не пробудило в муже подозрений. Спрятавшись за ширмой, она надевает разные чулки, показывает ножки, потом по настоянию мужа надевает новые башмачки, и Гвоздиков приходит в такой восторг, что, подарив жене эти башмаки, покупает у разносчика еще ленты и кружево и велит Лизе сшить себе прекрасное платье: его она наденет на городской бал, который устраивают для себя ремесленники.

Лиза выходит проводить «разносчика». Андрюха сообщает, что полк отправляется на войну, капитан передает ей привет и просит прощения. Однако Лиза отвечает, что ни в чем его не винит, а потом просит передать ему на память те самые красные чулочки, которых она теперь никогда не сможет надеть, но будет рада, если капитан подарит их какой-нибудь красивой девушке.

Когда началась наконец генеральная репетиция, госпожа Маркизова больше не спорила, замечательно справлялась со всеми сценами, пела своим милым голоском, даже вполне прилично танцевала, однако стоило дойти до эпизода, в котором ей надо было выставить ножку из-за шторы, как грянул гомерический хохот. Раньше этой сцене должного внимания не уделялось, потому что актриса уверяла, что стесняется своих простых нитяных дешевых чулок, а нарядные и дорогие ажурные намеревалась надевать лишь на генеральную репетицию и на представления. То есть сцена репетировалась, так сказать, платонически, без предъявления собственно ножки, а теперь вдруг выяснилось: ноги Маркизовой оказались настолько толсты и громоздки, с такими мощными икрами и широкими щиколотками, что никакие красные чулочки не могли сделать их стройными и очаровательными. Наоборот, обтянутые ими ноги отчаянно напоминали только что освежеванные, еще окровавленные окорока. А ведь сапожнику Гвоздикову предстояло этими ножками восторгаться!

И зрителям тоже, вот что самое главное!

Привлеченный хохотом, на сцене появился Кукушечкин и вынес приговор: нога госпожи Маркизовой погубит весь спектакль. На премьеру намеревались явиться гусары из расквартированного в городе полка, а уж эти знатоки женских прелестей мигом освищут всех, лишь взглянув на такое, прошу прощения, difformité^[88]. Да они весь театр разнесут от обиды! И потребуют назад деньги за билеты!