Книга На краю любви, страница 69 – Елена Арсеньева

Антонида кивнула, поставила поднос на табурет и вышла. Марфа задержалась в дверях, глядя на лежащую ничком «барышню Анастасию Васильевну».

Марфе так хотелось рассказать ей обо всем, что знала! Давно хотелось! Но пока это было не ко времени.

«Пусть поспит спокойно, – подумала она. – Успеет еще намучиться!»

И вышла, тихонько притворив за собой дверь.

– Переписчица! – взревел Бурбон.

Как и положено трагику, он умел не крикнуть и даже не завопить, а именно взреветь. Бурбон частенько рассказывал, как во время безденежья хаживал в трактиры и декламировал «почтенной публике» монологи из самых что ни на есть патетических пьес, за что его поили, кормили и деньгой одаривали. Пуще всего любил он ярмарочные дни, потому что купчики, обмывавшие удачные сделки, становились в эти дни особенно чувствительны и щедры.

Настоящая фамилия его была Баранов, но иначе как Бурбоном назвать его было трудно. Бурбон кроме актерских исполнял также и обязанности режиссера и предпочитал с подчиненными разговаривать на повышенных тонах. Слушая его, можно было подумать, что именно он управляет труппой, а не антрепренер Петр Петрович Кукушечкин. Впрочем, Кукушечкин был из числа тех, о которых говорят: вода камень точит. Своим тихим голосом мог добиться больше, чем Бурбон – криком. Его боялись прежде всего потому, что актеру, уволенному из Водевильного театра, просто некуда было податься – во всяком случае, в Нижграде.

А между тем здесь еще с конца минувшего века существовал Публичный театр, который принадлежал одному из знатных меценатов и состоял из его крепостных актеров. Собственно, крепостными многие оставались и по сю пору. Меценат предпочитал репертуар классический, внушительный: ставили пьесы Сумарокова, Княжнина, Николаева, из иностранцев Корнеля и Шекспира (переводя его с французских переводов), но и потом, когда на афишах появились комедии Фонвизина, Капниста, когда пришел черед Карамзина и даже Пушкина, все постановки по-прежнему несли на себе печать довольно унылого классицизма, к которому, впрочем, зрители оставались весьма снисходительны. Когда сиятельный покровитель отправился к праотцам, а театр выкупили у его наследников другие господа, имевшие склонность к более легкому жанру, в репертуаре появились и маленькие комедии с музыкой, которые позже стали называться водевилями, однако они все еще оставались редкостью. Тратить деньги на «арфисток» (почему-то именно так назывались артистки в кругу тех, кто приезжал на Ярмарку… сама же Ярмарка здесь звалась чаще «ярмонкой») желали только веселые купцы, да и то в частном порядке, не слишком выставляя это напоказ, ну а меценаты, даже из того же самого сословия, прилюдно старались показывать более высокую «приличность», чем та, которой они обладали в действительности. Именно поэтому отделившийся от Публичного Водевильный театр, вернее, театрик, Кукушечкина жил только сборами, без всяких доброхотских пожертвований, что, конечно, не могло не сказываться на актерском составе. Жить-то на что-то надо даже актерам! К счастью, основной состав труппы принадлежал состоятельной помещице (она владела немалым имением и несколькими сотнями душ крестьян) с совершенно водевильными именем и фамилией: Перпетуя Сидоровна Шикамора. В имении своем она устроила роскошный театр. Вскоре, впрочем, помещица к театральному делу прониклась глубоким отвращением и отправила многих бывших актеров (тех, которые к исконному сельскому труду были решительно не способны) на заработки в отхожий промысел, наказав своевременно платить оброк.