Книга Счастье в огне, страница 78 – Мария Захарова

И где-то там, среди всего этого сейчас был Костик. Костик, который любил её как брат, как друг… Нет, как мужчина. Теперь Варя была уверена в том, чего раньше не замечала, или просто не желала замечать. Та последняя встреча в развалинах перевернула Варино сознание, в котором раньше царила юношеская наивная вера в нечто светлое, чистое и доброе, именуемое любовью. Но то, о чем говорил тогда Костя, не было ни светлым, ни добрым, это были слова любви, сказанные в горниле войны и окрашенные ее ужасающим смрадом. А может это была и не любовь вовсе, а некое животное чувство, которое просыпается в каждом живом существе, когда над ним нависает угроза смерти? А Егор, может и он не испытывал к ней никаких чувств, а просто поддался этому самому животному инстинкту?

– Может он и не вернется ко мне никогда… Может я сама все придумала…

– Вернётся. Надо только очень-очень верить в это.

– Я верю. Но ведь и Вы верили?

– А я и сейчас верю. В любовь его верю. И в свою. И в детей наших верю. И ты верь. И мы уже, хоть и не налюбились вволю, а все же любили, и детей вон родить успели, шестерых. А у вас всё ещё впереди, вам друг друга никак терять нельзя. Вам теперь и жить, и любить и за себя, и за нас надо.

Тетя Дуся тихо гладила Варю по волосам, и от этой тихой, материнской ласки на сердце девушки потеплело, а в груди снова пробилась надежда, превращавшаяся в уверенность, что будет так, как сказала эта тихая, но такая мудрая женщина.

– А как же Вы теперь будете, одна?

– А я не одна, у меня дети, шестеро.

– Как же Вы справитесь?

– А ничего, справимся. Дети большие уже, во всем помощники. Старшему на днях шестнадцать будет, надеется, что ещё повоевать успеет. А я надеюсь, что нет. Конец, видать близок, переломили хребтину фашисту, глядишь скоро и совсем раздавят. Младшая, Катюша, и то уже по дому помогает, почти все домашнее хозяйство на ней. – Женщина оглянулась на сопевшую на кровати девчушку, в глазах её плескалась нежность. – Да и не в лесу, чай живем – в людях, не дадут сгинуть. Колхоз держится, я, да четверо старших работу имеем, да свое хозяйство – не пропадем.

А Варе тут же вспомнилось Ветрушино. Она хорошо понимала, что такое работа в колхозе – каторжный, изнуряющий труд. Но оптимизм сидевшей напротив женщины поражал, тем более что так же хорошо Варя помнила, как могут люди, объединенные одним горем и одной работой, поддержать друг друга, и понимала, что Евдокия Семеновна права: не бросят сельчане своих в беде. А война и правда скоро кончится, люди вернутся домой, возродят разрушенные города и построят новые, посадят молодые сады, заурчит на полях техника, освобождая колхозников от самой тяжелой работы, задымят заводы, производящие эту технику, снова зазвучат песни, воздух будет пахнуть землей и листвой, вырастут дети, сменив навсегда ушедших. И только память людская всегда будет хранить имена погибших и цену, которую они заплатили за то, чтобы наступила новая, мирная жизнь.

Остаток лета и осень пролетели совсем незаметно. Наступала последняя, в этом никто уже теперь не сомневался, военная зима. Война уже выкатилась за пределы советских границ и громыхала теперь в Европе, неумолимо приближаясь к фашистскому логову, освобождая города и страны, порабощенные немецкими полчищами.