Онлайн книга «Гондола химер»
|
В эти минуты она всем своим существом принадлежала человеку, которого так мало знала. Это было символическое обручение двух теней на паперти собора, где справляла службу Греза с пустыми впадинами глаз, с немым ртом, с замкнутой душой. Постепенно римские сумерки поглощали ее тоску, она садилась за стол и писала. Ее длинный и мелкий почерк, изящный, как арабески ее мыслей, бежал по тонкой розоватой бумаге. Она писала Ручини: «Я вас жду, вас, человека, которого я так мало знаю. Я вас жду, трепеща от нетерпения, как если бы связь, самая тесная, соединяла уже наши близкие души. И в тот час, когда вы выполняете, быть может, ваше таинственное задание, моя мысль бродит вокруг вас. Она бродит, любопытная и дружественная, потому что это мысль женщины; она едва касается вас, как забытый аромат любовной записки, она старается быть молчаливой и невидимой, чтобы не беспокоить вас. «Я не одна в Риме. Вы постоянно со мной в стенах виллы Боргезе, когда Я представляю себе Канову, высекающего своим волшебным резцом дивный бюст Паулины, и в церкви святого Джиованни де-Латрана, когда я преклоняюсь перед искусством Боромини, вы сопровождаете меня в долины Пинчио, где я брожу, задумчивая и печальная, между тисовыми деревьями Медичи. Золотые вечера, когда солнце спускается к Антиуму, мне причиняют еще больше страдания от того, что вы не любуетесь всем этим, и мои глаза наполняются слезами при виде развесистых линий, покрывающих тенью сад Озера. «Ручини! Ручини! Я призываю вас тихо, так тихо, что даже лебеди на спокойной воде не слышат меня… Я откровенно пишу вам, что ваш час пришел. Я отдаю вам душу и тело, которое жило, любило, вибрировало и страдало для того, чтобы вы покорили все это одним взглядом… Ручини, пожалейте меня; теперь я только бедная женщина, которая ждет вас». Она писала в лихорадке ожидания, поверяя свои желания невидимому лицу. И, окончив письмо, она прятала его в ящик стола, чтобы никогда не отправить. Сколько женских писем, бесконечно нежных, целомудренно страстных или просто человеческих, оставалось целыми ночами под подушкой тех, которые не решались их отправить. Неотправленные письма – слепые птицы, поющие свою песнь за решетками небытия, вместо того, чтобы нести вдаль утешение своей серенады. Бедные цветы, которые отцвели, не расцветши под солнцем торжествующих наслаждений! Письма, омытые одинокими слезами под маленькой лампой молчаливого будуара, которые скоро истлеют под пеплом забвения. Письма, пропитанные кровью сердца, вибрирующие от безумного желания, беспокойные или безутешные; под каким мавзолеем легких фиалок или тоскливых хризантем нужно похоронить вас, чтобы не смять ваши хрупкие страницы? * * * Здание английского посольства было освещено. Огни ночной grande party[69]обнимали виллу на улице Ventil Setembre, и две аллеи парка, разделенные центральной лужайкой, сверкали, как голубые светляки. В этот вечер сэр Арчибальд и леди Деклей принимали у себя высшее римское общество и наиболее знатных членов английской колонии. Несмотря на свое нерасположение, леди Диана вынуждена была принять настойчивое приглашение леди Деклей. Усталая и печальная, она отправилась в Порто-Пиа, твердо решив не оставаться долго в посольстве. Ее вызвался сопровождать генерал сэр Ричард Бригбетт. Белокурый, с багрового цвета лицом генерал-майор был симпатичный и веселый кутила, любивший основательно выпить. Будучи военным атташе, он гораздо больше занимался изучением качества игристого фалернского вина, чем состоянием фашистской милиции, и поражал римлянок пылкостью своего темперамента. |