Книга Бандит Ноубл Солт, страница 186 – Эми Хармон

Они побывали в Египте и Тибете, в Памплоне и Риме, добрались даже до крошечного шахтерского городка в Боливии под названием Сан-Висенте, чтобы попрощаться с друзьями. Местные жители рассказали им, что памятник в Уака-Уануска – простую гору камней – воздвигли вовсе не в память о гринго, что эти камни приносят в знак раскаяния в грехах: большой камень – символ большого греха, маленький камешек – малого.

В память о своих грехах, по-прежнему требовавших искупления, Ноубл Солт втащил на гору два гигантских валуна и водрузил их у статуи индейского бога-кондора, имя которого в переводе на английский означает «рай». Ноубл счел, что место вполне подходящее, и вырезал на одном валуне имя своего брата, а на другом – имя Сандэнса.

Это единственный памятник Вану и Сандэнсу. Других у них не будет, особенно у Вана, ведь он даже умереть сумел, воспользовавшись именем брата.

Джейн и Ноубл путешествовали по миру, не привлекали к себе внимания и растили сына так, что он стал незаурядным мужчиной. Поистине благородным. Они были счастливы, когда ему пришло время влюбиться и когда у него появились дети, дочь Этель Джейн и сыновья Гарри Алонсо и Огастес Ван. Младшего сына Огастес назвал в честь того, кто подарил им всем второй шанс. Ноубл прозвал его Плачьжеплачь и повсюду брал внука с собой.

Примечание автора

В ходе работы над «Бандитом Ноублом Солтом» меня в какой-то момент с головой захлестнула печаль. Мне уже доводилось писать трагические исторические романы, романы о войне, утрате, твердости духа, и потому я совершенно не ожидала, что этот сюжет так сильно меня «зацепит». Я решила, что, должно быть, дело вовсе не в книге, а во мне самой – в моей жизни, карьере, в кризисе веры, из которого я никак не могу выбраться. Но однажды, когда я откровенничала с подругой, меня вдруг осенило: это не твои чувства. Так чувствовал Бутч Кэссиди.

Я на удивление хорошо понимаю своего героя. Подобно Роберту Лерою Паркеру, я выросла в Юте, в пустынной долине к северу от той, где рос он. Среди предков моей мамы были мормонские пионеры, эмигранты из Англии, точно такие, как Паркеры и Гиллисы. Часть переселенцев погибла от холода еще до начала пути в глубь континента, оставшиеся пересекли равнины и начали новую жизнь вдали от родного дома.

Я до сих пор отношу себя к мормонам. Порой я чувствую себя лишь номинальной мормонкой, порой истинно верующей, а порой отступницей, и потому, хотя нас и разделяет целый век, глубоко понимаю Роберта Лероя, его стремление к постоянной смене мест и разочарованность. Подобно ему, я тоже испытываю огромную любовь к своей земле, людям, истории и тоже стремлюсь отыскать собственный путь. Всякий раз, оказавшись в долине Бивер, – мы с семьей проезжаем через нее каждый год, по дороге на пляж, в Калифорнию, – я чувствую, что эти места меня ошеломляют. Наверное, можно даже сказать, что меня в первую очередь привлекла эта долина, и уже потом ее уроженец-бандит.

Любовная история, которую я сочинила для Бутча Кэссиди, – выдумка от начала и до конца. Ни Джейн Туссейнт, ни Огастеса Максимилиана в жизни Бутча никогда не было. Я списала Гаса со своего сына Сэма: он родился с тем же изъяном, от которого в книге страдает Гас. Я сама столкнулась со многими трудностями, которые в романе подстерегают Джейн и Гаса. Я чувствовала то же, что и они, и могу признаться, что эта часть сюжета оказалась для меня целительной. А еще мне пришлись по душе открытия, сделанные Бутчем и Гасом. О том, каково это, вечно прятаться, и о том, что порой бремя – на самом деле благословение.