Книга Прежде чем ты узнаешь мое имя, страница 97 – Жаклин Баблиц

– Естественно, молитвы ничего не изменили.

– Как ты думаешь, какой была бы твоя жизнь сейчас, если бы тогда действительно выпал снег или билеты на фильм были бы распроданы? – тихо спрашивает Ленни. Я знаю, что сегодня они обо мне больше не заговорят.

– Если бы Лиза была жива? Думаю, – Сью смотрит в потолок и делает глубокий вдох, – думаю, я бы все еще жила в том красивом большом доме в Коннектикуте, а она – здесь, в Нью-Йорке. Я бы все еще продолжала жить в несчастном браке с ее отцом, вела бы ничем не примечательную, хотя и привилегированную жизнь. Проводила бы лето на Мартас-Виньярд, вместо того чтобы посещать Окленд, Париж и Марракеш. Стала бы членом Дамского Книжного Клуба вместо Клуба Смерти. Вот как все могло бы обернуться для такой женщины, как я.

– Но, в конечном счете, я не знаю, какой была бы жизнь Лизы, – теперь Сью смотрит на Руби, – потому что она ушла в семнадцать, слишком рано, чтобы я могла по-настоящему узнать ее, или понять, какой матерью бы я стала для женщины, в которую она превратилась.

Впервые я понимаю, что не только у мертвых есть жизни, которые они не могут прожить. У живых людей тоже есть столько неизведанных версий самих себя, сколько возможных путей, которые закрываются. Некоторые версии лучше, а некоторые, без сомнения, хуже. Кроме смерти Лизы есть еще и жизнь Сью. Женщина, которой она никогда не станет. Из-за ночи, когда не выпало снега, а билеты на фильм не были распроданы, и из-за мужчины, который посмотрел вниз, чтобы поменять свой компакт-диск. Целые миры были потеряны, изменены навсегда, прежде чем он поднял взгляд и заметил, куда направляется.

Никто не живет только одной жизнью. Мы начинаем и заканчиваем наши миры множество раз. Теперь я понимаю, что все мы хотим большего, чем получаем, независимо от того, остаемся ли здесь надолго или совсем нет.

Поскольку члены Клуба Смерти продолжают разговаривать до поздней ночи, я оставляю их в покое и возвращаюсь к тому, с чего началось это заседание. К вопросу, о котором раньше я даже не задумывалась.

Если моя смерть действительно была предопределена, была ли это моя судьба или, в конце концов, его?

Если бы я была жива.

Если бы в то последнее утро, когда мы были вместе, я потянулась к мистеру Джексону, прижалась губами к его губам, ничего не сказав. Если бы я позволила факту моего предстоящего дня рождения скользнуть по его теплой коже, раствориться в ничто по сравнению с важностью наших тел, снега снаружи и его тяжести, окутывающей меня, как простыня. Если бы в тот последний день, когда мне было семнадцать, мы занимались любовью, а на следующее утро я решила бы, что дни рождения не важны ни для кого, кроме самих виновников торжества, и попросила бы его вместо этого нарисовать мой портрет, чтобы сохранить что-то от своего нового, взрослого «я»… Выжила бы ли я тогда?

Выиграла ли бы я годы таким образом, тихо проскользнув в жизнь с мистером Джексоном, где мне исполнялось бы двадцать, тридцать, сорок, и, просыпаясь рядом с ним перед очередным днем рождения, я думала бы: «Я приблизилась еще на год к 79,1!». Стали ли бы мы после той первой зимы настоящей парой, начали бы настоящую совместную жизнь, которая включала свадьбу, детей и дом в другом городе, где он мог бы преподавать искусство, а я могла бы…