Книга Замок проклятых, страница 41 – Ромина Гарбер

Я двигаюсь будто в трансе, ведомая забытыми воспоминаниями детства. Я точно помню, где находится потайная дверь, о которой, как мне казалось, знала только я. Я провожу рукой по камню в форме яблока, который, как я когда-то верила, двигался и повиновался только моей воле. Что-то острое вонзается мне в палец. Я напоролась на крошечные шипы, незаметные на темном камне. Я вытираю кровь о стену, и что-то странное мелькает во взгляде Себастиана. Ему как будто становится дурно.

Но выражение его лица тут же меняется, его охватывает волнение, ведь стена вдруг разъезжается и за ней появляется дверь. Я снова прикасаюсь к камню-яблоку, и дверь распахивается. Себастиан опережает меня и заходит первым, я иду вслед за ним.

Комната больше не пурпурная. Обои почернели и обгорели до самого потолка. Пожар мне не привиделся. Я чувствую сильное головокружение, такое сильное, что меня подташнивает. Я закрываю глаза и оказываюсь в прошлом.

Я стою в центре комнаты, и вокруг меня полыхает черное пламя. Я вижу искаженное лицо мамы, она кричит что-то с порога. Она переводит взгляд с меня на кого-то другого. В комнате еще кто-то есть. Беатрис! Она стоит в дальнем углу вне досягаемости огня. Только в отличие от мамы она совершенно не напугана. Она не в ужасе – она торжествует.

Я открываю глаза – и головокружение исчезает, так же как и воспоминание.

– Что здесь случилось? – спрашивает Себастиан. Он рассматривает отклеившийся от стены кусок обоев.

– Черный пожар, – шепчу я, – мне было тогда пять. – Меня тянет к тому месту, где я стояла в своем воспоминании. – Я стояла здесь, в самом центре пламени. Но огонь не причинил мне вреда. – Так же как и черный дым в метро! – Беатрис стояла в дальнем конце комнаты и наблюдала за мной.

– Женщина, которая здесь живет? – удивленно переспрашивает Себастиан.

Он в задумчивости доходит до угола комнаты, у него, наверное, такая же привычка, как и у меня: ходит взад-вперед, когда раздумывает над чем-то. Потом Себастиан наклоняется и поднимает с пола камень. Под ним ниша, из которой он достает какие-то бумаги. Он просматривает их, пока я подхожу к нему, потом протягивает мне.

Сначала я вижу три фотографии маленькой девочки. Это я. На первой нюхаю пурпурный цветок в саду. На второй ползу по лестнице. На третьей улыбаюсь кому-то, и у меня во рту виден сколотый молочный зубик. Что-то в этой последней фотографии не так, мне интересно, на кого я смотрю. Кто не вошел в кадр?

Кроме этих фотографий, в стопке какая-то бумага, это официальный документ. Мне становится нехорошо, потому что я уже видела раньше такие документы, только тогда на них были указаны имена моих родителей. Документ на испанском, и я долго смотрю на буквы, прежде чем мне удается наконец прочесть имя: Эстела Амадор.

Это я.

Я мертва уже двенадцать лет. Отчего-то мне это вдруг кажется логичным. Теперь понятно, почему черный дым не навредил мне, почему я веду ночные беседы с чудовищем-тенью и почему я не умерла вместе с родителями. Меня просто не существует!

Я нервно хихикаю. С самого детства я чувствовала, что мне не хватает чего-то, что скрепляло бы меня с миром, чем все другие обладали с самого рождения. Дело было не только в образе жизни, который мы вели, – чувство неприкаянности жило где-то глубоко внутри меня. Я всегда чувствовала себя чужой среди сверстников, да и просто чужой в своей собственной шкуре.