Книга Замок проклятых, страница 44 – Ромина Гарбер

Сердце колотится в доказательство того, что он только что сказал.

– Ч-ч-что это было за воспоминание? – хрипло спрашиваю я.

Он удивленно таращится на меня.

– Ты видела?

Я киваю, но он ничего не отвечает, а нетвердой походкой направляется к двери. Он как будто пьян. Сегодня Себастиан не растворяется в воздухе, как тень, – он выходит, открыв дверь, как обычный человек.

На следующее утро я просыпаюсь на полу. Поднимаю голову, и резкая боль пронзает шею. Я кладу ладонь на то место, где болит, и поднимаюсь с пола, опираясь на другую руку, потом тащусь в ванную.

В зеркале вижу, что у меня на шее, груди и руке следы запекшейся крови – доказательство того, что Себастиан не плод моего воображения. Он существует… и он вампир.

Как только это слово возникает у меня в голове, я корчу самой себе глупую рожу в зеркале. Но, с другой стороны, трудно сомневаться в его реальности, особенно после того, как он укусил меня, и после тех видений, которые возникли, пока Себастиан пил мою кровь.

Может ли быть так, что нас обоих поразило одно и то же заклятье? Каким образом мы связаны?

Я открываю кран, чтобы наполнить ванну, прислоняюсь головой к ее краю, закрываю глаза и тру кожу, чтобы смыть кровь.

– Ты живая, – шепчет Себастиан мне на ухо – и его клыки вонзаются мне в горло.

Я в ужасе открываю глаза и оглядываюсь: в ванной никого нет.

Я сливаю остатки красноватой воды. Придется что-то повязать на шею, пока рана не заживет, чтобы Беатрис не заметила.

Все-таки непонятно, почему она не прибежала на мой визг прошлой ночью: то ли стены звуконепроницаемые, то ли она принимает сильное снотворное перед сном.

Я выхожу из ванной, вижу на кровати свидетельство о смерти и фотографии и сразу же вспоминаю все, что случилось прошлой ночью.

Ни на секунду не задумавшись, я оборачиваюсь полотенцем, хватаю бумаги и бегу к тете в комнату.

– Беатрис!

Я не стала стучать, сразу же повернула ручку – дверь не заперта.

Комната тети больше моей, но обстановка спартанская, на прикроватной тумбочке красуется старомодный телефон. Мебель из полированного темного дерева, кровать с балдахином аккуратно застелена, ванная пуста.

Я бегу на кухню. Там ее тоже нет. Тогда я возвращаюсь к себе в комнату, надеваю водолазку, а свидетельство о смерти и фотографии прячу в ящик с прокладками и тампонами, туда же, куда и блокнот.

Я иду прямо в клинику, потому что мне срочно надо поговорить с Беатрис. Нужно понять, что это за свидетельство о смерти. А если тетя снова начнет мне угрожать, я приведу в пурпурную комнату бывших папиных коллег – испанских полицейских, и пусть они во всем разберутся.

Дверь в клинику заперта, к ней прикреплена записка, написанная от руки:

«Me fui a Madrid por un congreso médico. Regresaré en unos días. Dra. Brálaga»^[40].

Записка на испанском – как будто она оставила ее для своих пациентов, а не для меня. Я понимаю слова «Мадрид», «медицинский конгресс» и «дни». Значит, вчера вечером она угрожала, что отправит меня в больницу, а сегодня утром взяла и уехала? Почему она не предупредила меня? Зачем вчера она напоминала Фелипе, что сегодня ему надо сдать кровь? Какая-то ерунда!

Не могу отделаться от ощущения, что это как-то связано с пурпурной комнатой. Она знает, что я нашла ее? Она боится, что я обращусь в полицию? Вернется ли она к полнолунию?