Книга Топор, страница 74 – Дональд Уэстлейк

В двенадцать пятнадцать зазвонил телефон. К тому времени мы с Марджори оба были в таком состоянии, что не знали, что еще делать, кому еще позвонить, как получить помощь, как запустить этот процесс. Мы оба расхаживали по дому, как изголодавшиеся львы. Но потом в двенадцать пятнадцать зазвонил телефон, и это был пожилой мужчина, который что-то невнятно говорил. Я подумал, что он, вероятно, пьян.

«Я разговаривал с судьей», — сказал он. «У вас есть что-нибудь в качестве залога за освобождение под залог?»

«Дом», — сказал я ему.

«Принесите документ, — сказал он, — закладную, любые бумаги, которые попадутся вам под руку. Я понимаю, что это трудно в воскресенье».

«Я что-нибудь найду», — пообещал я.

«Встретимся в здании суда», — сказал он. «Меня зовут Покьюли. Я буду в темно-бордовом костюме».

Темно-бордовый костюм? Он говорит невнятно, как пьяный, и он будет в темно-бордовом костюме, а это будет адвокат моего сына.

С другой стороны, он уже поговорил с судьей, и из того, что он сказал, было ясно, что залог будет установлен, так что это было хорошо.

В моем картотечном шкафу есть папка с пометкой «ХАУС», и я просто взял все это с собой, вместе со свидетельством о рождении Билли, моим паспортом и Марджори для идентификации личности. Я не хотел стесняться ни одного листка бумаги.

Когда это наконец произошло, то произошло с огромной скоростью. Сначала мы встретились с Покьюли, который оказался гораздо старше, чем показалось по телефону, по меньшей мере семидесяти, и который, судя по опущенному веку и отвисшей щеке, я заподозрил, что перенес один или несколько инсультов, вот почему он казался пьяным. Это правда, что он был в бордовом костюме, ужасной вещи в тонкую полоску, но, тем не менее, хотя это и было крушение, это было крушение некогда хорошего юриста. И того, что осталось, было достаточно для текущей работы: вытащить Билли оттуда, из их лап, вернуться домой к его матери и отцу, где ему самое место.

В основном это было похоже на поход в церковь, в чью-то другую церковь. Ты наблюдаешь за другими прихожанами, делаешь то, что они делают, выполняешь ритуал как можно лучше, ничего в нем не понимая, но всегда помня, что они относятся к нему серьезно. Они верят в это.

Как ни странно, Билли выглядел лучше, чем прошлой ночью, когда мы наконец увидели его в солнечном зале суда со скамьями из светлого клена и алтарем. Я знаю, они не называют это алтарем, где судья и его служители совершают свои таинства, но так оно и есть.

Сначала Билли там не было. Покьюли подвел нас к скамье у входа, чтобы мы подождали, а потом он вышел через боковую дверь со всеми нашими бумагами, чтобы делать что угодно. Через некоторое время он вернулся в зал суда, ободряюще кивнул нам и сел за стол адвоката впереди вместе с несколькими другими людьми, такими же невзрачными, как и он.

Затем привели Билли, небритого, помятого, измученного, но выглядевшего менее разрушенным, менее обезумевшим. Я наблюдал за ним, пока его вели к его месту впереди, видел, как он пытался оглядеть комнату, не поворачивая головы, видел, как он заметил нас, и я ободряюще улыбнулся, а он быстро испуганно улыбнулся мне в ответ.

Ритуал был в основном на английском, но, похоже, не имел особого буквального значения. Все это было в кодексе этой церкви. Покьюли и Билли ненадолго встали рядом перед судьей, как будто они были там для того, чтобы пожениться друг с другом. Судья, недовольный лысый мужчина, чья голова казалась слишком тяжелой, чтобы он мог держать ее прямо, слушал, говорил, просматривал бумаги и передавал их служителю за маленьким столом справа от него.