Книга Дамочка, что надо, страница 12 – Дональд Уэстлейк

Болтун бубнил у него над ухом:

— Ну на кой он тебе, а? Твою зубную щетку мы уже взяли из ванной, а ты все равно будешь лежать, в постели, так не все ли тебе равно?

Грофилду достало ума кивнуть.

— Это не имеет значения, — сказал он, и его вывели из комнаты, а чемодан остался.

Простите, — сказала она.

— Простите? — удивился он. — За что? В чем вы раскаиваетесь?

— Вы сердитесь на меня, — сказала она.

— Дайте еще сигарету, — попросил Грофилд. Свои «Деликадос» он оставил внизу.

Они находились в номере прямо над его прежней комнатой. Головорезы сняли «люкс» из трех спален, и эта комната располагалась посередине. Дверь в коридор запиралась на два замка, и ключа не было, поэтому они могли ходить только по смежным комнатам.

Разумеется, оставалась возможность выбраться в окно, но громилы забрали все постельное белье и ремень Грофилда и даже сняли шторы. А больше веревки не из чего было связать, так что и путешествий из окна впредь не предвиделось.

Сейчас Грофилд и Эллен Мэри были одни. Грофилд полулежал на голом матраце, девушка в нервном возбуждении мерила шагами комнату. Их привели сюда пять минут назад и оставили одних, и до сих пор они не обменялись ни единым словом. Учитывая состояние Грофилда, молчание могло продолжаться вечно.

Но девушке непременно надо было что-нибудь сказать. Например, такие приятные и полезные слова, как «простите». Ей хотелось как-то загладить свою вину: когда Грофилд попросил у нее сигарету, она прикурила ее сама, прежде чем протянуть ему. На фильтре остался легкий след от помады. Она остановилась у кровати, прикурила вторую сигарету для себя и сказала:

— Мне жаль, что…

Грофилд быстро перебил ее:

— Насколько я понимаю, единственная причина, по которой ваши дружки оставили нас одних, заключается в их желании послушать, о чем мы будем говорить.

Она вытаращила глаза и посмотрела на одну из боковых дверей.

— Вы думаете? Но зачем?

— Чтобы выяснить, каким боком я тут замешан, были ли мы знакомы прежде. Теперь вы готовы рассказать мне правду?

Девушка заколебалась, кусая нижнюю губу. Наконец она сказала:

— Нет, не могу. Жаль, я ведь ваша должница, но…

— И еще какая должница, золотко.

— Я знаю. Поверьте мне, я даже не могу выразить, как мне жаль.

— Вы не можете рассказать мне ничего полезного, так?

— Нет. Я просто не могу, вот и все.

Грофилд сказал:

— Но ведь есть место, где вам надо быть до пятницы. Или в пятницу.

— Да. В пятницу, да.

— И это то самое место, которое вы назвали прежде?

— Акапулько — да. — Она увидела, как он бросил взгляд на дверь, и сказала:

— О-о, они об этом знают. Потому-то и держат. Они выпустят нас обоих в субботу, я уверена, что выпустят.

— Не знаю, могу ли я ждать, — возразил Грофилд.

— А я знаю, что не могу ждать. Но что поделаешь? — И она снова принялась вышагивать по комнате, сделав бешеные глаза.

Грофилд погрузился в безмолвие. По нескольким причинам. Во-первых, он боялся, что она в любую минуту допустит промашку и ляпнет что-нибудь о деньгах. Во-вторых, ему нужно было время, чтобы как следует обмозговать, куда он угодил и что нужно сделать, чтобы оказаться где-нибудь в другом месте.

Сейчас ему были ненавистны слабость собственного тела, его оцепенение и неуклюжесть. Он сроду не болел, он всегда пребывал в отличной форме, поскольку актерская работа требовала навыков фехтовальщика, акробата, наездника и исполнителя бальных танцев, так что он в любое время мог сыграть какую-нибудь роль в «Пленнике Зенды». В любое время, но только не сейчас, хотя именно сейчас охотнее всего и сделал бы это.