Книга Наагатинские и Салейские хроники, страница 120 – Екатерина Гичко

Эта победа едва не породила новую волну смуты в стране. Семиглавый Дракон объявил Дрею и прилежащие территории новым государством и даже решил выбрать единого правителя. Тут Иерхарид понадеялся, что главы банд передерутся между собой за почётное звание, но Мариш вновь проявил себя, и его безоговорочно признали главой все. Даже не обременённые излишней рассудительностью бандиты понимали, что без Мариша им не выстоять. Брось тот их, и союз бы распался в считанные мгновения.

Словно насмехаясь над истинной властью, главы банд провели церемонию передачи власти и даже придумали свою правящую печать – в противовес печати на груди хайнеса – в виде крыльев, которую и набили на тело Мариша. Да ещё в таком месте…

Правил, впрочем, Сумеречный Хайнес недолго. Уже через месяц войска выбили бандитов из Дреи. И численность не помогла удержать им город. Всё же разбойники разбойниками и остались: каждый сам за себя, никакой слаженности в действиях. Только отряд Мариша и продержался дольше всех, что и позволило семи главарям сбежать.

К счастью, всех переловили, и не без помощи сидящего рядом Триия Бодыя. Его оборотни смогли выследить и убить одного из главарей и поймать самого Мариша с ещё одним пособником. Уже за одно это Иерхарид был готов терпеть сарена Бодыя столько, сколько потребуется.

Приговорённых выволокли на эшафот, и глашатай принялся громко зачитывать их прегрешения.

Иерхарид с сожалением смотрел на Мариша. Но оставлять Сумеречного Хайнеса в живых было чревато новыми волнениями. Мариш не пойдёт на сделку с правящей семьёй, а он, Иерхарид, не может выполнить непомерных требований жаждущего справедливости разбойника. Жаль, очень жаль. Слишком опасный противник.

Глашатай закончил свою речь, озвучив наказание – казнь через отсечение головы.

К плахе потащили первого из разбойников, упирающегося оборотня уложили головой на плаху, и палач занёс топор. Иерхарид как правитель не мог позволить себе слабость и отвести взгляд, но в момент удара он расфокусировал зрение, а затем сразу же уставился на катящуюся голову – это более приятное зрелище, чем дёргающееся в агонии тело.

– У дяди голова отвалилась, – донёсся до слуха детский голосок. – И кровь течёт. С ним всё хорошо?

За спиной ощутимо дёрнулся Врей.

– Нет, моя дорогая, – дрожащим голосом отозвалась нянечка. – Он… он лишился жизни. Он был очень плохим и забирал жизнь у других. И чтобы он больше этого не делал, его вот… попросили исчезнуть.

– А почему он стал плохим? – любознательно спросила девочка.

– Потому что его никто не любил и он никого не любил.

Иерхарид ощутил облегчение. Как хорошо, что дикое зрелище не ранило ребёнка.

– Опусти меня, – потребовала малышка, и нянечка помогла ей слезть с колен.

– Сарен, я не думаю, что вам стоит водить дочь смотреть на подобное, – холодновато высказал Иер. – Мы всё же не дикий народ, который не умеет по-другому объяснить своим детям, что хорошо, а что плохо.

– Да, я понял, мой господин, – сарен Триий покорно опустил голову.

По помосту тем временем покатилась вторая голова. Иер невольно нашёл семейство Холлыев и отметил, что юные девушки смертельно бледны и, похоже, готовы расплакаться. Сарена Гиаша тоже побелела, но взор её горел торжеством.

Казнь третьего из приговорённых, Горѝма Сердцееда – и в прозвище не было ничего романтичного, – толпа встретила ликованием. Союзники Мариша не пользовались такой народной благосклонностью, как он сам. Да и самого Мариша как-то не очень печалила судьба товарищей. Выглядел он настолько спокойно, что Иерхарид вновь ощутил волнение. Как если бы мышовка вот-вот выскользнет из когтей и нырнёт в нору.