Книга Художник из 50х, страница 69 – Сим Симович

Послышались шаги — кто-то остановился у его двери, негромко постучал.

— Гоги? — тихо позвала Нина. — Ты дома?

Он не ответил, даже дыхание сделал глубже, имитируя сон. Постояла ещё немного, затем шаги удалились.

«Прости, — подумал художник. — Не сегодня. Сегодня мне нужно побыть одному».

«Снежная королева», — промелькнуло в засыпающем сознании. Кай и Герда. Холод и тепло. Любовь, пробивающаяся сквозь лёд…

И он провалился в глубокий, безмятежный сон, как голова коснулась подушки.

Гоги проснулся с первыми лучами солнца — бодрый, словно выспался за неделю вперёд. В теле ощущалась непривычная лёгкость, будто вчерашний разговор с Берией снял с плеч невидимые кандалы. Он быстро умылся холодной водой из кувшина, натянул спортивные брюки и майку и выскочил на улицу.

Утренняя Москва встретила его свежим воздухом и тишиной. Барачный посёлок ещё спал, лишь кое-где из труб поднимался дымок — кто-то топил печь к завтраку. Гоги потянулся, размял плечи и побежал.

Ноги сами несли его по знакомым дорожкам — мимо соседних бараков, вдоль забора, к Сокольникам. Тело Георгия Гогенцоллера помнило войну, походы, физические нагрузки — дышалось легко, мышцы работали без напряжения.

Бег успокаивал, приводил мысли в порядок. С каждым шагом вчерашние волнения отступали всё дальше, уступая место новым планам. «Снежная королева». Месяц на работу. И требование — более оптимистично.

Километр, другой. Гоги свернул в парк, где между деревьев уже прогуливались редкие москвичи — кто с собаками, кто просто подышать воздухом. Старик в военной гимнастёрке кормил белок. Молодая мать качала коляску, напевая колыбельную.

«Оптимистично, — думал художник, огибая пруд. — Значит, прошлые иллюстрации показались слишком мрачными. Надо найти баланс между правдой и надеждой».

Обратный путь дался ещё легче. Организм разогрелся, кровь бежала быстрее, мозг работал ясно. К тому моменту, как Гоги вернулся к бараку, у него уже складывался план.

Дома он растопил печь, поставил чайник и сел за стол с чистыми листами бумаги. Взял карандаш и начал набрасывать первые эскизы.

Герда. В прошлый раз он сделал падчерицу слишком суровой воительницей. Теперь надо было найти другой подход. Девочка должна быть сильной, но не жестокой. Решительной, но не беспощадной.

Первые линии легли на бумагу — тонкие, ищущие. Герда получалась хрупкой на вид, но с твёрдым взглядом. Не воин, а хранительница. В руках у неё не оружие, а простой дорожный посох. Одежда простая, крестьянская, но опрятная. Главное — глаза. В них должна читаться любовь, готовая на любые жертвы.

«Любовь как сила, — размышлял Гоги, прорисовывая детали. — Не сентиментальная, а действенная. Герда идёт спасать Кая не потому, что так положено в сказках, а потому что не может иначе».

Следующий эскиз — Кай. Здесь тоже нужна была осторожность. Мальчик с осколком зеркала в сердце — но не злой от природы, а заколдованный. Холодный, но не мёртвый. В его лице должна угадываться прежняя доброта, заледеневшая, но не исчезнувшая.

Гоги нарисовал Кая сидящим на ледяном троне — прямой, красивый, с правильными чертами лица. Но глаза пустые, словно покрытые инеем. Руки сложены на коленях — изящно, но безжизненно.

«Не враг, а жертва, — подумал художник. — Берия это оценит. Никого не надо убивать, надо спасать».