Книга Художник из 50х Том II, страница 108 – Сим Симович

И Гоги был полон решимости не сдаваться без боя.

Три недели прошли как один день. Гоги приезжал в министерство к семи утра и уезжал после полуночи, погруженный в бесконечный поток бумаг, совещаний, согласований. Стол завален папками с проектами, стены увешаны планами и схемами организационных структур. В углу пылился забытый мольберт — до творчества не доходили руки.

Сегодняшний день начался с экстренного совещания по вопросу финансирования документального кино. Потом была встреча с представителями Госплана о квартальных показателях культурного производства. После обеда — разбор жалоб на цензуру театральных постановок в регионах. К вечеру глаза слезились от мелкого шрифта отчетов, а виски ломило от непрерывного напряжения.

Гоги склонился над очередным документом — сводкой по выполнению плана издания художественной литературы. Цифры плыли перед глазами: двести тысяч экземпляров поэзии, полтора миллиона романов, триста тысяч детских книг. За цифрами терялись имена авторов, содержание произведений, сама суть литературного творчества.

— Товарищ министр, — раздался стук в дверь.

— Занят, — не поднимая головы ответил Гоги. — Все вопросы через секретариат.

Дверь открылась несмотря на запрет. В кабинет вошел Карим с подносом в руках — две чашки кофе и тарелка бутербродов.

— Решил проверить, живы ли вы еще, — сказал он, ставя поднос на стол. — Третий день не выходите из кабинета.

Гоги поднял глаза, удивился. Карим выглядел непривычно — без пенсе, с усталым лицом, в мятой рубашке. Обычная безупречность куда-то исчезла.

— Спасибо, но не голоден, — Гоги вернулся к документам. — Нужно закончить анализ региональных показателей к завтрашнему докладу в ЦК.

— Региональные показатели подождут, — Карим сел в кресло напротив. — А вот вы можете не дождаться, если будете работать в таком темпе.

— У меня нет времени на философские беседы…

— У вас нет времени на жизнь, — перебил Карим. — Когда вы в последний раз видели солнечный свет? Или читали что-то кроме служебных бумаг?

Гоги отложил ручку, посмотрел на заместителя. Тот наливал кофе из термоса, лицо его было серьезным, без привычной иронии.

— С чего такая забота о моем здоровье?

— С того, что мертвый министр мне не нужен, — просто ответил Карим. — А живой зомби, который превратился в бумагообрабатывающую машину, — тоже.

Он протянул чашку кофе. Аромат был изумительным — настоящий турецкий, не суррогат из министерской столовой.

— Откуда такой кофе?

— Привез из командировки из Стамбула, — Карим отхлебнул из своей чашки. — Там консультировал по вопросам культурных связей с Турцией.

Гоги взял чашку, вдохнул аромат. Кофе действительно был превосходным — крепким, густым, с легкой горчинкой.

— Не знал, что у нас есть культурные связи с Турцией.

— У нас есть культурные связи со всем миром, товарищ министр. Или должны быть, — Карим откусил кусок бутерброда. — Культура не знает границ. Хотя политика иногда их устанавливает.

Они пили кофе молча. За окном медленно опускались вечерние сумерки, зажигались первые фонари. Москва жила своей жизнью, а здесь, в министерском кабинете, время словно остановилось среди папок и отчетов.

— Карим, — сказал Гоги наконец, — зачем вы пришли? Мы же с вами не друзья.

— Не враги, — поправил эстонец. — Конкуренты, может быть. Люди с разными взглядами на одну работу. Но не враги.