Книга Художник из 50х Том II, страница 120 – Сим Симович

Гоги мягко коснулся ее лица ладонью.

— Значит, не будем ее упускать.

За окном зажглись первые звезды. Аня включила маячный фонарь — яркий луч прорезал наступающую темноту, указывая дорогу кораблям в бескрайних водах Ладоги.

— Красиво, — сказал Гоги, глядя на световой столб.

— Это моя работа — быть маяком для тех, кто потерялся в темноте, — ответила Аня. — А теперь, кажется, я сама нашла свой маяк.

Они снова обнялись, и весь мир сузился до этой маленькой комнаты, этого момента, этого чувства наконец обретенного дома. Впереди было множество вопросов — что делать дальше, где жить, как строить общее будущее. Но все это могло подождать до завтра.

Сегодня было достаточно того, что они снова вместе. И того, что над их головами светили звезды — те самые переменные звезды в созвездии Лиры, которые Аня изучала каждую ясную ночь, и которые теперь стали свидетелями их нового начала.

Крид стоял у панорамного окна своего кабинета на тридцатом этаже, наблюдая, как Москва медленно погружается в зимние сумерки. В руках он держал заявление об отставке — короткое, сухое, но красноречивое в своей простоте. За спиной раздался стук каблуков по мраморному полу.

— Товарищ Крид, — голос Карима звучал с едва заметным восхищением, — получили мой доклад?

— Получил, — не оборачиваясь ответил Крид. — Весьма подробный анализ психологического состояния бывшего министра.

Карим подошел ближе, остановился рядом с куратором. Его серые глаза изучали профиль Крида, пытаясь понять настроение начальника.

— Должен признать, Виктор, я недооценил художника, — сказал эстонец, поправляя пенсе. — Думал, что он окончательно сломлен системой. А он взял и просто ушел.

— Просто ушел, — повторил Крид, наконец поворачиваясь к подчиненному. — Как вы это расцениваете, Карим?

— Как проявление внутренней силы, — без колебаний ответил Бесфамильный. — Не каждый способен отказаться от власти, денег, статуса ради… чего? Ради права остаться собой?

Крид прошелся по кабинету, постукивая тростью по полу. Его лицо было непроницаемым, но в глазах за темными стеклами авиаторов читалось что-то похожее на удовлетворение.

— Интересная точка зрения, — заметил он. — А я вижу в этом поступке нечто иное.

— Что именно?

— Логическое завершение эксперимента, — Крид остановился у стены, увешанной портретами выдающихся деятелей искусства прошлого. — Мы взяли художника и попытались сделать из него администратора. Получили предсказуемый результат.

Карим нахмурился.

— Предсказуемый? Но ведь многие ломаются под давлением системы. Приспосабливаются, теряют себя, становятся винтиками механизма.

— Многие, но не все, — Крид провел пальцем по раме портрета Пушкина. — Есть люди, которых невозможно сломать до конца. Они могут согнуться, деформироваться, потерять форму, но сохранят внутренний стержень.

— И Гогенцоллер из таких людей?

— Судя по всему, да, — Крид вернулся к окну. — Корейские события должны были его уничтожить морально. Министерская должность — окончательно интегрировать в систему. Но он нашел в себе силы сказать «нет».

Карим сел в кресло для посетителей, задумчиво снял пенсе и принялся их протирать.

— Знаете, Виктор, я всю жизнь изучаю механизмы власти. Как она влияет на людей, как меняет их, как подчиняет себе. И всегда считал, что нет такого человека, которого нельзя было бы купить, запугать или соблазнить.